— Здесь я могу оказаться менее точным, но часа в два с минутами, не раньше.
— А в три часа пятнадцать минут отправлялась ее электричка. Она не спешила?
— Я не заметил спешки. По-моему, нет.
— На вокзал она поехала уже в такси, — погружаясь в писанину, сказал Кокорин.
— Не могу знать, не видел.
— Да нет, это мы проверили. В половине третьего ее видела соседка по лестничной площадке. Богданович заходила домой. Вот только зачем?
— За пистолетом «лепаж», — уверенно сказал Решетников.
Кокорин замолчал. Подойдя к окну, с прищуром поглядел на солнце, но это длилось недолго: густое пепельное облако навело на его лицо тень.
— Послушайте, Решетников! — начал было он, но тут же поморщился, махнул рукой и заговорил вдруг по-домашнему, сбросив маску должностного лица: — А, извините… Такое ощущение, будто идешь по канату. То вправо начинаешь падать, то влево. Знаю, что разгадка где-то близко, совсем близко. Как хвост лисицы в пургу — то блеснет где-то рядом, то растворится в снежной пыли. Вам, что, жалко чаю?
Решетников смотрел на него насмешливо, но беззлобно, верил и не верил: на понт берет или в самом деле тяжела шапка Мономаха — человеком побыть хочется.
«Щас я с тобой разоткровенничаюсь и поделюсь своими соображениями! Дождес-си!..»
— Жалко, — сказал он. — Вы меня работы лишили.
— Вике-ентий Якльч, — развел руками Кокорин, — ну не надо, а? Неужели вам не понятно, что, избрав эту меру пресечения — а она, как нетрудно понять, наименьшая из всех возможных (по-хорошему, вас можно и нужно было в цугундер упрятать по подозрению, согласитесь, что девяносто из ста на моем месте именно так бы и поступили), — я фактически оградил вас от неприятностей. И, заметьте, повестку не стал присылать, сам явился.
Решетников следователем никогда не работал, но перевидал их на своем милицейском веку ужас сколько. Хороших и разных. Знал актерские таланты отдельных представителей. Ему было обидно, что Кокорин так его недооценивает.
— Хрен с ней, — сказал он, — с чашкой чаю. Авось не обеднею. — И, щелкнув кнопкой на теплом еще электрочайнике, добавил: — Будем считать — это маленькое вознаграждение за мою свободу.
Кокорин улыбнулся:
— Только не рассчитывайте, что я возобновлю вам лицензию.
— А за сахар?..
«А ведь на него кто-то давит, — подумал Решетников. — Определенно кто-то давит, причем сильно. Вызвал он бы меня иначе в прокуратуру и говорил бы по-другому. Не я бы ему — чаю, а он мне — водички из казенного стакана».
Кокорин сел, задумчиво посмотрел на свою писанину, но ни продолжать запись, ни порвать листок не решился — это было бы уже слишком.