— Лучше расскажи мне о своих видениях, — на миг сомкнув ресницы, попросила она.
Я вылил в свой фужер остатки вина…
— Это, наверное, глупо звучит… Но мне действительно иногда кажется, будто я словно проваливаюсь куда-то. Далеко, в чужую жизнь какого-то незнакомого человека. Я даже не знаю его.
— Знаешь.
— Не знаю. Или, вернее, знаю, но не помню… — Я окончательно запутался, но она всё равно не отпустила бы меня, не найди я решения. — Он — белогвардеец, служил царю, сейчас воюет где-то в Сибири, с монголами. Нет, вместе с монголами! Мне часто видятся степи, жёлтые, пустые, похожие на шкуру верблюда. И ещё буддистские храмы с колокольчиками, повторяющими твоё имя. И всё время война, кровь, много крови…
— Когда почувствовал это в первый раз?
— Когда ты поцеловала меня.
— Хорошо, проверим. — Лана приподнялась и сама коснулась уже тёплыми губами моих губ. Боль в левой части лба вспыхнула, как удар казачьей шашки…
Город горел. Трупы китайцев-гаминов валялись прямо посреди улиц. Мародёров и грабителей расстреливали на месте. Я ехал на своей белой кобыле, в малиновом монгольском халате, с золотыми погонами на плечах, и с наслаждением вдыхал запах падали. С некоторых пор сладковато-пьянящий дух мёртвой плоти вызывал во мне странные, смешанные и противоречивые чувства.
Я словно бы переставал быть самим собою. Потомок древних крестоносцев, носитель великой фамилии, издревле рождавшей воинов и героев, не мыслящий себя в мирной жизни, я вдруг растворился в незнакомых доселе откровениях буддистских лам. Ранее за глаза, а теперь и открыто в лицо мои цэрики с уважительным придыханием называли меня Махагалой — шестируким богом войны! И я отчётливо ощущал в себе его присутствие, усиливающееся с каждым днём, а вернее, с каждой кровавой жертвой, принесённой мною в боях за Ургу…
Я не начинал штурма, пока мои люди, переодетые в жёлтые одеяниялам, не выкрали живого Будду из-под превосходящей китайской охраны. После этого невероятного деяния весь гарнизон врага был деморализован, генерал Го Сунлин в гневе покинул город, и я не мешал ему. В ту же ночь Азиатская дивизия молча пошла на Ургу!
Мы штурмовали её обмороженные, плохо вооружённые, голодные, доведённые до полного отчаяния. Забайкальские казаки, башкирцы, монголы и тибетцы убивали, резали, рубили всех, кто оказывал хоть малейшее сопротивление. Мы не жалели никого, никто не жалел нас, и кровь на схваченных морозом узеньких улицах быстро становилась розовым льдом. Безумство войны усмирялось лишь животным страхом перед моим взором. Я никогда не прятался за спины своих людей, выходя на китайские штыки лишь с одной монгольской плёткой-ташуром. Суеверные гамины сами бросали оружие в снег…