Марина вдруг резко отбросила оружие. Сделав два шага навстречу, она неожиданно поцеловала Брауна в губы и резко отстранилась.
– Прощай!
Врачиня выскользнула за дверь, но Сихали не поспешил вдогонку. Он прекрасно понимал, что Марина – враг, но хватать и вязать ее не мог. Пусть уходит. Сбегает, спасается… Пусть. Сгорбившись, он напряженно прислушивался и гадал. Вот Марина пробежала по первому коридорному отсеку… Вот она спустилась по пандусу на нижний ярус центрального бункера… Вышла к шлюз-камерам… Выбрала субмарину… Расстыковалась… Ушла.
Вздохнув, Тимофей погладил то место, где совсем недавно сидела Рожкова. Ну, пусть не Рожкова. Какая ему разница?
«Было у меня две девушки, – подумал он, впадая в легкую депрессию. – Одна любила меня, другую я любил. Теперь одна видеть меня не хочет, а другая ушла. Навсегда. И я никогда уже не буду с ней. И не позволю себе подобное, даже если очень захочу. Не смогу я простить предательство и все эти игры в любовь, все это притворство… Или Марина не всегда имитировала вожделение? И поцеловала же… На прощание».
Сихали покинул медотсек и побрел по коридору. И снова навстречу попался Илья Харин.
– Куда это Маринка так мчалась? – добродушно прогудел он.
– Сбегала Маринка, – рассеянно сказал Тимофей. – Я ее вычислил, и она сбежала.
– Да говори ты толком!
– Это она нас сдавала, Змей. Забудь ее. Попробуй…
Тугарин-Змей схватил Джека за комбинезон и чуть приподнял над полом.
– Ты что несешь?! – прорычал Харин.
– Правду несу, – кротко ответил Браун, – только правду и ничего, кроме правды. Отпусти комбез, а то помнется.
Илья разжал мощные длани.
– Так это что, – проговорил он потерянно, – все взаправду?
– Угу…
– А кто еще об этом знает?
– Никто, только мы с тобой.
Тугарин-Змей посопел, усваивая информацию.
– Пошли тогда, расскажем всем… – сказал он глухо.
– Пошли.
Они зашагали по коридору, а когда ступили на пандус, Тугарин-Змей проворчал:
– И все равно, она была классная девчонка!
– Была… – эхом откликнулся Сихали.
После разоблачения «крота» Тимофей раз за разом ощущал позывы к одиночеству. Он стал молчаливым и отрешенным от земного. Вся эта «печоринщина» и «байроновщина» его раздражали, но склонность к веселью Браун, чудилось, утратил, как только потерял Марину. Самое поганое в этом было то, что он не мог – и не хотел – искать ее, чтобы вернуть. Даже простая обида порой может охладить самое пылкое чувство, а уж когда тебя используют, когда предают… Есть вещи, которые ни простить, ни забыть нельзя. Нельзя, и все.
Тугарин-Змей и вовсе представлял душераздирающее зрелище – великан вздыхал, как кит, и глядел на всех глазами брошенной собаки.