— Дай мне поближе подойти, я очень озяб в пути!
Протиснувшись к топке, он сразу стал рассказывать людям о своих невзгодах и бедствиях и об их печальных последствиях, сам же тихонько из-под полы в топку время от времени соль подсыпал, так что огонь от нее трещал и беспокойство у людей вызывал. Наконец хлебопек на него закричал:
— Подбери свой подол, бродяга паршивый, ты испортил нам хлеб своей одеждой грязной и вшивой!
Потом вытащил из печки две крайние лепешки и швырнул на пол. Абу-л-Фатх подобрал лепешки без лишних слов — и был таков.
Я поспешил за ним, восхищенный, его хитростью пораженный. Он сказал:
— Это неудивительно, ведь хитрость при бедности простительна. Потерпи ты еще немножко, право, я к этому хлебу добуду приправу.
Направился он к торговцу, где стояли рядком кувшины с кислым молоком, поклонился и о цене осведомился, потом попросил у торговца разрешения попробовать, и тот ответил:
— Попробуй!
Тогда Александриец опустил палец в кувшин, немного там поболтал, словно что-то потерянное искал, и сказал:
— Нет у меня с собой денег, чтоб заплатить, зато я могу тебе кровь пустить.
Торговец возмутился:
— Да изуродует Бог твое лицо! Ты что, цирюльник?
— Да.
Торговец начал его ругать, молоко из сосуда выливать, но Александриец закричал:
— Зачем? Лучше мне, чем шайтану отдать!
— Возьми, да не будет оно для тебя благословенно!
Мы с Абу-л-Фатхом уединились и хорошенько подкрепились, потом отправились дальше. На другой день пришли в какую-то деревню и попросили у людей чего-нибудь поесть. Тут один юноша прямиком бросился к себе в дом и принес нам большую миску, до краев полную кислым молоком. Миску мы потихоньку опустошили и хлеба у них попросили, но они отказались дать нам его бесплатно. Александриец сказал:
— Что ж вы так расщедрились на молоко и вам жаль поделиться хлеба куском?
Юноша объяснил:
— Да в чан с молоком у нас крыса упала и больше не выплывала. Когда путники есть попросят, им этого молока и выносят.
Александриец сказал:
— Все мы принадлежим Богу, — потом взял миску и разбил ее.
Юноша закричал:
— Смотрите, какой позор! Какой убыток! Какой разор!
Все у нас внутри содрогнулось, все в желудке перевернулось, и съеденное назад вернулось. Я сказал:
— Это нам расплата за вчерашнее!
Но Абу-л-Фатх Александриец продекламировал:
Поверь, тошноты не знают
Бесстыдного века братья.
И жир принимай, и кости,
Не шли никому проклятья:
Порою шелка наденешь,
Порою — рваное платье.