— Приедет Тилар, и дело прояснится.
Ничто не могло быть дальше от правды.
Но Дарт на сей раз промолчала.
Солнце уже село, прозвенел первый вечерний колокол, когда девочка закрыла наконец за собой дверь своей комнаты. Сняла плащ, отстегнула меч, стащила сапожки. Устала она так, что мысли путались и на душе было грустно.
После ухода Роггера она только и делала, что бегала по поручениям смотрительницы. Забот, казалось, становилось все больше с каждым колоколом, приближавшим день церемонии. Еще Дарт пришлось побывать на уроке верховой езды, посвященном уходу за лошадьми и сбруей, и брыкливый мерин наступил ей на ногу. Теперь она прихрамывала и на верхушку Штормовой башни поднялась из последних сил.
Но здесь ее ждала собственная комната — примыкавшая к покоям смотрительницы крохотная каморка, где раньше жила служанка. Зато принадлежала она только Дарт, и это было чудесно. В ней даже окно имелось, узкое, выходившее на внутренний двор, где рос гигантский вирм — змеиное дерево.
Оставшись в одних чулках, девочка, прихрамывая, подошла к окошку. Щен тем временем потянулся, покружился на месте и свернулся калачиком на полу.
Над облетевшими ветвями змеиного дерева висел серп малой луны, скользившей к закату. Холодно сверкали звезды. Глядя на них, Дарт вяло перебрала в уме дела, намеченные на утро. Завтра должны были прибыть еще два посольства, из Неверинга и Пяти Рукавов.
Когда оконное стекло затуманилось от ее дыхания, она отвернулась.
И снова вспомнила случай, о котором не могла забыть после поездки со смотрительницей Вейл в Ольденбрук. Перед мысленным взором Дарт явился бронзовокожий мальчик, бывший соученик по школе в Чризмферри, ныне — служитель бога Джессапа. Их встреча в Высоком крыле, блеск его зеленых глаз.
Интересно, приедет ли он на церемонию? Отправит ли его лорд Джессап с посольством?
Мысль об этом слегка пугала девочку — он узнал ее; возможно, видеться с ним опасно. Но… почему-то и согревала.
Дарт вздохнула, покачала головой.
Отошла от окна, однако постель расстилать не стала. День еще не завершен.
Она взялась за меч.
Встала в боевую стойку, вскинула его и принялась за упражнения. Никто не следил за ней, поэтому напряжения она не испытывала и с каждым выпадом чувствовала себя все увереннее. Впервые ощутила, как один прием перетекает в другой. И, повторяя их раз за разом, наконец-то начала понимать — отражает и наносит удары не меч. Она сама — ее тело, ее сердце.
Остальных вечерних колоколов она не слышала. Настала ночь, а Дарт все продолжала танец с мечом.
В одиночестве.
Но с затаенной, то и дело возвращавшейся мыслью.