Когда мы съели корюшку, я вдруг спросил:
- А правда ли, что ты и тот мальчик одно лицо?
- Почти,- сказал тихо Громов.
- То есть как почти? - сказал я.- Одно или не одно? А почти тут ни при чем.
- Почти одно, - сказал так же тихо Громов.
Я посмотрел на него. Лицо у него было серьезное и сосредоточенное на какой-то глубокой и не ясной для меня мысли, как у того мальчика, о котором шла речь.
- Объясни, пожалуйста,- попросил я.- Я не понимаю. Меня Витька мракобесом называет и обывателем.
- За что?
- Все за это. За то, что я поверил тебе на слово. А наука, говорит он, не имеет права никому верить, даже на честное слово.
- Но ты же не наука,- сказал Громов.
- Все равно, я тоже не имею права верить. А я поверил. И за это Витька называет меня обывателем и даже мракобесом!
Громов улыбнулся.
- Ты, видно, очень не хочешь быть обывателем и мракобесом.
- Не хочу,- кивнул я.
- А чего же ты хочешь от меня?
- Хочу, чтобы ты предъявил доказательства и факты.
- Документ, что ли, хочешь от меня получить, что я и есть тот мальчик?
- Не документ. Зачем? - сказал я.- Но хоть что-нибудь. Какой-нибудь пустяк. И я поверю. Я и так верю, но Витька не хочет. А надо, чтобы верили все.
- Скоро все поверят,- сказал Громов.
- Когда? - спросил я.
- Когда мой отец и его сотрудники опубликуют все, что связано с археологической находкой.
- Но ты же не археологическая находка. Ты его сын. И ты не тот мальчик...
- Я почти он.
- Объясни. Ты мне обещал.
- А ты с теорией информации знаком?
- Плохо. У нас в школе не проходят.
- А у нас проходили.
- Где у вас?
- На космическом корабле, а потом на Земле в меловой период, где меня учили вместе с Заикой и Успевающим.
- Так ведь разве это был ты?
- Почти.
"Почти"? Я раньше не придавал никакого значения этому слову, считал его чуть ли не самым последним в русском языке. Но сейчас мне это слово казалось особенным и таинственным, как сам Громов. "Почти"... Это слово соединяло Громова с мальчиком, а через Громова и меня. Необыкновенное это быдо слово. Но тут я вспомнил о Витько, а заодно и о Девяткине с Десяткиным, гогочущих на всю улицу, и я спросил Громова:
- Если ты почти он, то ты, то есть он, должен помнить названия, которые дали пришельцы земным деревьям, рекам, зверям?
- Он помнит,- сказал тихо Громов.
- А ты?
- Я тоже.
Тогда я показал в окно на клон, росший возле самого тротуара, и спросил:
- Как называлось на их языке это дерево?
- Никак,- ответил Громов.- В меловой период на Земле еще не было таких светолюбивых растений. Они появились позже.
Я смутился и покраснел, словно уличил меня в невежестве не Громов, а сам мальчик. Но Громов, кажется, не обратил внимания на мою ошибку. Он даже не улыбнулся. Глаза его смотрели на меня внимательно и дружелюбно. И я подумал, что мальчик тоже вел бы себя на его место так же дружелюбно.