— Никогда! Вечно какая-то напряженность. Когда ты смеешься, мне плакать хочется. Этот смех словно знак, что ты страдаешь. Ты самую душу мою заставляешь хмуриться, погружаешь меня в горькие мысли.
Медленно, безнадежно Мириам покачала головой.
— Но я совсем этого не хочу, — сказала она.
— С тобой я вечно такой возвышенный, будь оно все неладно! — крикнул Пол.
Мириам молчала, думала: «А что ж ты не станешь другим?»
Но он видел ее поникшую, печальную и, казалось, разрывался надвое.
— Понимаешь, сейчас осень, — сказал он, — в такую пору всякий себя чувствует бесплотным духом.
И опять они молчали. Присущая их встречам странная печаль бесконечно волновала Мириам. Пол ей казался прекрасным — глаза его темнели, становились глубокие-глубокие, как бездонные колодцы.
— Ты делаешь меня таким возвышенным! — пожаловался он. — А я не хочу быть возвышенным.
Чуть причмокнув, она вынула изо рта палец и глянула на Пола едва ли не с вызовом. Но все равно в ее огромных темных глазах раскрывалась ее беззащитная душа и во всем ее облике ощущался тоскливый призыв. Если бы мог он поцеловать ее поцелуем возвышенным и чистым, он поцеловал бы. Но так он не мог ее поцеловать, а по-другому с нею, казалось, невозможно. И она томилась по нему.
Он коротко засмеялся.
— Ну ладно, — сказал он. — Возьми французский учебник и займемся… займемся Верленом.
— Хорошо, — глухо, почти смиренно сказала Мириам.
Она встала и взяла книги. И такая жалость всколыхнулась в нем, когда он посмотрел на ее нервные, красноватые руки, так отчаянно хотелось утешить ее, поцеловать. Но ведь не смел он… или не мог. Что-то его удерживало. Его поцелуи были для нее грешны. До десяти они читали, потом пошли в кухню, и с ее отцом и с матерью Полу опять стало весело. Темные глаза его блестели, в нем было какое-то особое обаяние.
Когда он пошел в сарай за своим велосипедом, оказалось, передняя шина проколота.
— Принеси в каком-нибудь кувшине немного воды, — сказал он Мириам. — Вернусь я поздно, и мне здорово влетит.
Он засветил фонарь-«молнию», снял куртку, перевернул велосипед и поспешно принялся за починку. Мириам принесла миску с водой и, стоя рядом, следила за его работой. Она любила смотреть на его руки, когда они заняты делом. Он такой гибкий и сильный, и даже когда спешит, в движениях его чувствуется какая-то особая непринужденность. За работой он, похоже, забыл о ней. А ей так нравится, когда он чем-то увлечен. Хорошо бы провести руками по его бокам. Ей всегда хотелось его обнять, но только пока в нем самом не пробудилось желание.
— Ну вот! — сказал он, порывисто поднявшись. — Ты бы могла сделать быстрей?