— Мой ягненочек — маленький углекоп! — восклицал он.
И эти минуты, когда малыш примирял ее с отцом, были теперь счастливейшими в ее жизни.
Меж тем Уильям все рос — высокий, сильный, бойкий, тогда как Пол, всегда довольно хрупкий и тихий, оставался худеньким и как тень семенил за матерью. Обычно живой и внимательный, он иногда впадал в уныние. Тогда мать находила трех-четырехлетнего мальчика на диване, в слезах.
— Что случилось? — спрашивала она и не получала ответа. — Что случилось? — настаивала она, начиная сердиться.
— Не знаю, — всхлипывал малыш.
Тогда она пыталась вразумить его или развлечь, но тщетно. В таких случаях она приходила в отчаянье. Тогда отец, всегда нетерпеливый, с криком вскакивал со стула:
— Пускай замолчит, не то я выбью из него дурь.
— Только посмей, — холодно говорила мать. И уносила малыша во двор, усаживала в детский стульчик и говорила: — Теперь плачь, горе ты мое!
И там он либо заглядится на бабочку на листьях ревеня, либо поплачет-поплачет да и уснет. Приступы эти бывали нечасто, но омрачали сердце матери, и она обращалась с Полом иначе, чем с другими детьми.
Вдруг однажды поутру, когда она смотрела в долину Низинного в ожидании молотильщика, кто-то ее окликнул. Оказалось, это коротышка миссис Энтони в неизменном коричневом плисовом платье.
— Слышьте, миссис Морел, хочу сказать вам словечко про вашего Уилли.
— Вот как? — отозвалась миссис Морел. — Что такое случилось?
— Раз парень кинулся на другого парня и рубаху ему изодрал, надо его поучить, — сказала миссис Энтони.
— Ваш Элфрид не моложе моего Уильяма, — сказала миссис Морел.
— Хоть бы и так, а все одно, по какому такому праву он ухватил моего за ворот да и разодрал вчистую.
— Ну, я своих ребят не порю, — сказала миссис Морел, — а и порола бы, сперва послушала бы, что они сами скажут.
— Получали б хорошую выволочку, может, были б получше, — огрызнулась миссис Энтони. — Вон ведь до чего дошло, нарочно воротник изодрал…
— Уж, наверно, не нарочно, — сказала миссис Морел.
— Выходит, я вру! — закричала миссис Энтони.
Миссис Морел пошла прочь, закрыла за собой калитку. А когда взяла кружку с закваской, рука у нее дрожала.
— Вот погодите, ваш хозяин узнает, — крикнула ей вдогонку миссис Энтони.
В обед, когда Уильям покончил с едой и собрался опять уходить — ему было уже одиннадцать, — мать сказала:
— Ты за что разорвал Элфриду Энтони воротник?
— Когда это я порвал ему воротник?
— Когда, не знаю, но его мать говорит, ты разорвал.
— Ну… вчера… но он был уже рваный.
— Но ты порвал еще больше.
— Ну, мы играли в орехи, и я попал семнадцать раз… и тогда Элфи Энтони говорит: