Прошла минута, и Математик, откашлявшись, сказал в трубку:
– Внимание, код двести. Код двести. Нахожусь в шахте номер… Он сверился с цифрами на шкафчике и назвал номер. Повторяю. Код двести. Код двести…
Я совершенно не понимал, что это за код двести. Вот "груз двести" я знал, что такое, но надеялся на то, что ко мне эти слова можно будет применить не скоро.
Нужно подождать, решил я, и всё прояснится. Действительно, трубка ожила и довольно громко, так что шло слышно нам, сказала, наконец:
– Что? Кто говорит?
– Говорит Москва, – сказал терпеливо Математик. – Код двести.
Трубка замолчала, но по всему было понятно, что человек на той стороне провода изрядно обалдел. Потом собеседник Математика пришёл в себя и попросил назвать количество единиц. Я клянусь, он так и сказал: "Назовите количество единиц". Если бы не нервное напряжение, я бы расхохотался от этой детской игры.
– Четыре единицы, – невозмутимо ответил Математик.
– Тридцатиминутная готовность, отозвалась трубка, щёлкнула и отключилась.
Мы вернулись за Владимиром Павловичем и нашим барахлом и начали спускаться вниз по металлической лестнице, набив себе при этом довольно много синяков этими дурацкими ящиками.
Наконец вентшахта кончилась, и, пройдя уже по горизонтали между двумя огромными вентиляторами, мы очутились перед небольшой гермодверью.
Нам открыли, и мы тут же оказались на прицеле у караула. Охрана тут была не чета московской: три довольно чистеньких матроса уткнули автоматы нам в живот. Человек во флотской форме, но уже с мичманскими погонами сказал негромко:
– Старший группы ко мне, остальные на месте.
Математик вышел вперёд, был обыскан и изучен какими-то приборами, в одном из которых я узнал дозиметр, а другой так и остался загадкой. Математик ответил на какие-то неслышные нам вопросы, был, видимо, признан годным и пропущен. Потом настала и наша очередь.
Станция "Площадь Победы" лежала перед нами, и я чувствовал себя Колумбом, достигшим Америки. Ну ладно, сбавил я, одним из членов Колумбова экипажа. Однако я знал, что много лет назад этого берега достиг мой отец, и надеялся его найти. Я не очень в это верил головой и, скорее, верил сердцем.
Мы прошли вторую зону контроля, и путь нам преградил офицер. Причём не просто офицер, а капитан третьего ранга. Форма у него была старенькая и, как я заметил, самопальная то есть здесь шили себе мундиры сами, а не пользовались старыми запасами. Видать, много было тут этих военнослужащих бесконечного особого периода. Кап-три поднял руку, на которой была красная повязка ажурного: