Через полчаса мы уже за городом на крутом шоссе, ведущем к нашим. Немцев здесь еще нет, но опасность не уменьшилась: шоссе простреливается артиллерией и минометами.
До перевала добираемся благополучно. На перевале стоит одинокий домик, неподалеку от него, у дороги, в кустарнике — окопы.
Прыгаем в один из них: надо осмотреться. Достаю из футляра бинокль.
— Вот, черт, антенну оставили! — сокрушается Кучер.
Валиков, как всегда, шутит:
— Куплю тебе новую.
Рядом с нами раздаются голоса. Оборачиваюсь, вижу незнакомого грузного полковника и высокого усатого майора.
— Где же они? — беспокойно спрашивает полковник майора. — По часам они должны были уже пройти эту высоту…
Из дальнейшего разговора я понимаю: «они» — это автомашины с пушками. Истребительно-противотанковый полк с левого фланга перебрасывается на другой участок. На правом, где мы были, не осталось никого. Дорога пока еще свободна… И она единственная, где можно проскочить, не оказавшись в западне.
Полковник опускается на бруствер окопа, развертывает карту, говорит майору, чертя по ней ногтем:
— Мы пойдем вот сюда.
Далеко внизу показываются «доджи» с пушками.
— Наконец-то! — облегченно вздыхает полковник. Машины движутся так быстро, что через несколько минут они уже проскакивают мимо нас по гребню перевала и моментально скрываются в лесу за склоном.
— Двадцать первая… Двадцать вторая… Двадцать восьмая… — считает полковник. — Тридцать четвертая… Тридцать пятая… Так, так, так… А где же последняя — тридцать шестая?
В это время с немецкой стороны доносятся звуки, похожие на рыдающий крик ишака.
— Слышите? — спрашивает меня Валиков, он насторожен. — Шестиствольные минометы… Реактивные…
Едва Валиков успевает сказать эти слова, как на перевал обрушиваются шквалы огня. Мы лежим в окопчике, и нас кидает из стороны в сторону. Кидает, душит, давит. Наконец налет прекращается. Мы поднимаемся.
Около окопчика тлеет черная трава. Дымятся посеченные осколками кусты. Одинокого домика будто и не существовало: его разнесло в щепы.
И вдруг я вижу полковника. С размозженной головой он откинулся к стенке окопа, и руки его все еще держат карту…
В нерассеявшемся дыму разрывов через высоту проскакивает отставшая тридцать шестая машина…
«Немецкий зольдат сдается плен»
Немцы в Долине оставались недолго. Дерзкой контратакой с фланга они оттянули свое отступление на считанные часы.
И вот мы снова в Долине. Не останавливаясь, идем дальше. И наносим врагу жесточайший разгром. Гитлеровцам и их союзникам устроена настоящая русская баня с крутым паром.
…Едем лесной дорогой. На обочинах, на полянах — несметное число перевернутых повозок, сотни орудий — разбитых и целых, сгоревшие и еще тлеющие грузовики, сожженные «пантеры» и «тигры». И очень много бумаги. Когда немцы отступают, они оставляют после себя целые бумажные поля. Зачем они везут с собой столько бумаги — исписанной и чистой — непонятно. Бумага разбросана кругом: листы приказов и куски газет, дневники и штабные донесения… Словно они только и занимаются с утра до вечера тем, что пишут приказы, инструкции и рапорты.