— Дрезина — это хорошо, — говорю я. — А скажите, Козодоев, где Таманский?
Козодоев не отвечает.
— Где Таманский? Он должен был вернуться вместе с вами…
— Отстал, значит.
— Как отстал? Где вы его оставили?
Козодоев смущенно вздыхает, говорит:
— На батарее. Приболел он что-то…
— Выпил, наверное?
— Да что там — малость…
— Вы пили, Козодоев?
— Пил. Один стакан. Мне же на дежурство…
— И Таманскому на дежурство. Вы что, не могли его удержать? Товарищ тоже…
— А если он посылал меня подальше?
— Посылал, говоришь? Тогда дело совсем плохо.
Возвращаюсь в дом, чтобы позвонить на батарею. Но меня опережает звонок Резниченко.
Он говорит, что обнаружил под брезентом спящего Таманского.
— Как проснется — бегом ко мне, — говорю я. — Так ему передайте. И пусть соберет все свои вещи…
Со скирды возвращается лейтенант Бородинский, спрашивает обычным безмятежным тоном:
— А Таманский не вернулся?
Во мне кипит злость.
— Пьян ваш Таманский. Болтался по городу, а теперь лежит под брезентом на батарее.
— Фу ты, леший, — без тени раздражения говорит Бородинский. — Кто же на скирде будет сидеть?
— Хотите — будите Валикова, хотите — пошлите Богомазова, хотите — сидите сами. Но порядок в своем взводе наведите.
— Хорошо, я поговорю с Таманским.
— Поздно, по-моему, говорить. Не первый у него срыв. Откомандирую его — и все. А там найдут, куда послать. В похоронную команду. Ему как раз…
Рано утром с заспанным, припухшим лицом является Таманский.
— Где ваш вещмешок? Пятнадцать минут на сборы.
— А куда меня, товарищ старший лейтенант?
Таманский виновато смотрит вниз, трет пальцем перебитый нос.
— Простите, так получилось. К вину не привыкши… Кто знал, что оно такое зловредное?
— А к чему привыкши? К водке привыкши? Идите и собирайте вещи.
Таманский поднимает голову, упрямо, решительно говорит:
— Как хотите наказывайте, но из «девятки» мне уходить нельзя.
— Как нельзя?
— Так. Прикажете — хоть на минное поле поползу. Хоть умру. Но только в «девятке»…
— Бросьте, Таманский. Может, скажете, что вам дорог коллектив? Вам коллектив найдут другой. Будут там ваши кореши…
— Вы что же, опять прошлым меня попрекаете?
— А вы его не оставили.
— Нет, товарищ старший лейтенант, оставил. Давно. Разве я совсем плохой? Разве приказа какого не выполнил? Да я…
— Идите, Таманский, собирать вещи. И сдайте оружие лейтенанту.
Таманский поворачивается и уходит. Я сижу один, думаю о том, что произошло. Мне, конечно, жаль Таманского: он хороший разведчик — опытный, умелый. И смелости ему ни у кого не занимать.
Но вот — прокол. И не впервой. Вспоминаю, под Никополем Таманский крепко провинился. Продал одной старухе телогрейку за самогон. А потом подослал к этой старухе своего товарища. Тот телогрейку у нее отобрал назад: «Разве вы не знаете, что военное имущество покупать нельзя?» Таманский тогда извинялся, говорил, что он «оступился, забылся», давал слово.