— …И вот отправился Обжора Берендеевич по дворам. В первом он съел курицу — за себя. Во втором утку — за папочку. Потом гуся — за мамочку, барана — за дядюшку, телку — за бабушку. А когда стал обгладывать быка за дедушку — лопнул.
Мы хохотали, а Ванька, не поднимая глаз, медленно положил на тумбочку ложку, поставил тарелку и тяжело отвалился на подушку, натянув на голову простыню.
Я перестал смеяться.
— Ванька, ты чего? Неужели из-за Фимочкиной болтовни? Ведь ерунда это…
Ванька лишь сильнее натянул простыню.
Разнесли пельмени. Ваньке две порции — полная тарелка.
А он лежал по-прежнему, не шевелясь, будто уснул. Сестра забеспокоилась:
— Что с тобой, Ваня? Заболел?
Ванька молчал.
— Может, Сергея Львовича позвать?
Ванька сдвинул простыню с лица, выдавил глухо:
— Не надо… Не надо Сергей Львовича… Я не болею… Пройдет…
Фимочка пожал плечами:
— Пошутить нельзя… Смотри-ка, нотный какой.
Ванька так и не притронулся ни к добавке, ни к своим любимым пельменям, ни к третьему — мороженому.
Ночью Ванька плакал. От этого я и проснулся. Спросил шепотом:
— Что с тобой?
Он не ответил. Тогда я подтянул свою койку к Ванькиной — колесики тихо и легко покатились по полу. Ванька привстал на локте.
— Ну чего надо? Прилез тут…
Сказал будто зло, а губы, бледные при свете ночника, жалко покривились, и он снова всхлипнул. Я тронул его за руку.
— Брось, Ванька. Из-за всякой чепухи…
— Ага, чепуха… — Ванька приумолк и, сопя, вытирал кулаком глаза. Потом подался ко мне, зашептал: — Обидно… Я, когда приехал сюда, с Фимочкой было подружился. Улыбчивый, конфетами угощал — ему родители каждый месяц деньжищ да посылок шлют!.. Все спрашивал про меня, про нашу деревню, ну я и пошел, как другу-товарищу, выкладывать. Про то сказал, как провожали сюда, как папаша наказ давал: «Ты, мол, Ваньша, понимай: не для отдыха и баловства всякого едешь, а для лечения. Веди себя как положено. Все, что ученые врачи скажут, — выполняй справно. И ешь. За всех нас ешь, потому как пища — от всех болезней главное лекарство. А нам без тебя трудно станет… Постарайся, Ваньша, побыстрей вернуться…» Я и ем. Иной раз не хочу, а ем. Надо жиром обрастать, чтобы болезнь убоялась, пропала… А Фимочка, вишь, что придумал?
Ванька замолчал и уставился за стекло веранды. В небе катилась огромная лунища, по морю бежала, переливаясь, серебристая дорожка. Она обрывалась у пляжа, который был совсем голубым. Ванька вздохнул трудно, прерывисто.
— Как они теперь там, дома?.. Папаша-то у меня больной, на работе шибко надорвался. Мамаша, поди, с ребятней поизмучилась — малы еще. Эх, хлебанут без меня… Прямо душу дерет…