Мне скоро шестнадцать. Это уже не мало. Я не зря жила и кое-что умею.
Теперь Саша Чеканов, наверное, понял, зачем я училась стрелять. Да, я хочу на фронт. Любыми путями. Не возьмут — убегу. Я буду там!
Крепко жмем ваши руки.
Рот фронт!
Но пасаран!
Клаудия, Абелардо, Антонио».
Ночью, а ночь была темной и ветреной, далеко в море, за горизонтом, долго алело зарево. Что случилось: или шел морской бой, или горел подорвавшийся на мине корабль, или… Я так и не узнал ничего.
А утром высоко по-над морем дважды прошли огромные стаи фашистских самолетов. Мы уже хорошо знали, куда они летят: бомбить Севастополь. Мы с ненавистью и страхом провожали их глазами.
— Почему их не бьют? Почему не бьют?!
Это Фимочка.
Еще недавно надоедала его ехидная улыбочка. А теперь пусть бы смеялся. Даже надо мной.
Я вдруг подумал: а когда мы последний раз смеялись? Все и по-настоящему?
Пашка Шиман получил письмо — ранен его брат. У Иры дом оказался на захваченной фашистами земле. У Мишки Клепикова ушли на фронт сразу трое: отец и братья, дома осталась одна мать.
Мишка, когда получил это письмо, заорал на всю веранду:
— Ура! Теперь фашистам каюк — батя с Федькой и Серегой посвертывают рыла у фашистов. Вот попомните мои слова. Федька — штангист. Без винтовки всякой, кулаками порасшибает им башки.
Пашка Шиман произнес:
— Ладно, довольно…
Сказал тихо, даже не взглянув на Клепикова, и тот — небывалый случай — в самом деле примолк.
В санатории тоже захозяйничала война: не стало многих врачей и сестер. Одни уехали на фронт, другие ушли работать в госпитали. Недавно мы проводили нашу старшую сестру Надежду Ивановну, а сегодня — опять разлука.
После обеда торопливо вошел дядя Вася. Он без колпака, халат наброшен на плечи, полы развеваются, как бурка на ветру. Остановился посередине веранды.
— Проститься забежал, ребятки. В армию ухожу, на фронт…
Оглядел нас, хотел еще что-то сказать, да только рукой махнул.
— Эх!..
И пошел от койки к койке, пожимая руку каждому. Возле меня остановился.
— До свидания, Сашок!
Я едва удержал слезы, выдавил еле:
— До свидания, дядя Вася… Будьте всегда в… вертикали.
Он охватил мою голову ладонями, приподнял, поцеловал и быстро, не оглядываясь, пошагал к двери…
Немцы взяли Львов.
Фимочка с самого утра плачет не переставая — громко, с какими-то тоскливыми подвываниями, от которых мороз по коже.
Возле него то дежурный врач, то сестра. Каждая изо всех сил старается успокоить, но он не смотрит ни на кого и не слушает. Попытался уговорить Фимочку и Ленька Рогачев. Однако едва Ленька произнес слово, Фимочка так заголосил, что нас жуть взяла. Ленька сердито поправил очки и торопливо принялся листать какую-то книгу.