Генерал замолчал, ничего не добавив от себя к этим словам, роковым и уже не новым для всех, кто присутствовал на переговорах. Когда царь произносил эти слова, сидя на застланном буркой пне, вокруг его толпилось много людей, и эти слова быстро облетели тогда весь Кавказ. И все-таки, вдруг повторенные здесь в этот день на переговорах о мире, они прозвучали как гром над головой!
— Если бы далекие от нас равнины Кубани, куда ты хочешь переселить нас, были бы хороши для жизни, там бы давно всюду жили люди, — сказал Хаджи Керантух. — Мы живем у моря и привыкли торговать. Мы привыкли охотиться в горах, мы привыкли угонять скот на горные пастбища, мы привыкли жить здесь, а не там. Нет, господин генерал, мы не положим свою голову в твой капкан. Как только мы оставим наши горы, которые защищают нас от тебя, и переселимся на пустые равнины Кубани, вы будете делать с нами все, что вы захотите. Вы объявите нашим крестьянам, что у вас отменено крепостное право, и нам неизвестно, кому, и как, и какие земли вы будете там давать или продавать вместо тех, которые отнимете у нас здесь. Вы хотите, чтобы, переселившись туда, крестьяне начали спорить с нами, своими покровителями, чтобы возникло непослушание и пропало их уважение к нам. Вы будете поощрять эти раздоры, чтобы вам было легче справиться с нами!
На этот раз Хаджи Керантух не сумел сохранить спокойствие. Он говорил горячо, быстро и сбивчиво, а генерал стоял и молчал — и ждал, когда он кончит.
Но когда он кончил, заговорил не генерал, а все время молчавший до этого владетельный князь Абхазии Хамутбей Чачба.
— Если через горный перевал ведет только одна дорога и другой нет, то приходится идти по этой дороге, — сказал он. — Не обижайся на мои слова, но у вас, убыхов, уже нет времени на колебания и нет двух дорог через перевал.
Хамутбей Чачба сказал это тихо, и видно было, что каждое слово дается ему с трудом.
— Как бы плохо нам ни было, оставь нас один на один с русскими. Я больше не прошу твоего посредничества! — перебив его, крикнул Хаджи Керантух, но этот крик не остановил Хамутбея:
— Я вскормлен убыхским молоком и воспитан в убыхской семье. Я молочный брат убыхов, и я обязан предостеречь их от беды. Я желаю убыхам того же, что я желаю абхазцам, — ни больше ни меньше, ни лучше ни хуже. И если понадобится, я докажу это, не пожалею себя.
Но Хаджи Керантух снова прервал его, так и не дав договорить:
— Мне трудно верить твоим словам. Мы, убыхи, помним, как ты воевал против нас вместе с генералами царя. Ты вспомнил о молоке. Но ты сам смешал с ним кровь. И перед своими абхазцами тебе тоже нечем похвалиться. Не ты ли поливал землю кровью тех из них, которые не хотели подчиниться царю? Ты говоришь, что ты жалеешь нас. Но разве ты жалел своих? Разве ты не грыз собственными зубами собственное тело?