Лошади нехотя месили грязь, словно понимали, что каждый шаг приближал к Хладному лесу. Шеда из белоснежной красавицы превратилась в бледную моль, а вороная Вейра показывала норов всякий раз, когда колдун торопил кобылку. Лишь неунывающий Север бежал так, словно под копытами была крепкая, сухая земля, а не грязь по колено. Глубину месива я измерила лично, когда Север сменил облик и драпанул в небольшой соснячок, заинтересовавшись мелькнувшей тенью.
Я поднялась, осмотрела плащ, сапоги, бросила взгляд на сумки, плавающие в луже, отряхнулась как могла, и побрела к поваленному дереву, лежащему у дороги. Вейр гарцевал поодаль, разглядывая мокрую меня, но высказываться по поводу полетов в грязь не стал. Со стороны я себя не видела, но догадывалась, что добротой и радостью окрестности не озаряю. Ольга молча полезла в сумку за новым плащом. В торбе вампирши умещались меховые одеяла, неисчерпаемый запас плащей и куча теплой одежки. Это только то, что я успела углядеть. Что ещё скрывала волшебная безразмерная сумка, оставалось только догадываться. Из второй сумки-близнеца Ольга извлекала крупы, вяленное мясо, приправы, соль и диковинные травы, из которых варила горький темно-коричневый напиток, придающий бодрость и силы. Пила я его залпом. Как веда, я отлично знала, что самое противное на вкус и есть самое полезное. Знание отвар слаще не делало.
Я уселась на мокрый ствол, сняла сапог, вылила воду и взялась за второй. Север вынырнул из леса, прижав уши, и уставился на хозяйку, то есть меня, подбиравшую наиболее меткие слова, чтобы выразить вежливое недоумение как его неожиданной сменой облика, так и, собственно, полетом этой самой хозяйки в грязь. Я поманила его пальцем. Север склонил голову, словно размышляя, дороги ли ему шерсть и уши, как память, или пара выдранных клочьев особого урона толстой серой шкуре не нанесут. От безмолвной темпераментной беседы меня отвлек вскрик Ольги. Белый, как полотно Вейр сполз с лошади, покачнулся, но устоял, схватившись за седло. Вампирша, молнией соскочив с лошади, успела подхватить обмякшее тело. Колдун коротко простонал и потерял сознание. Выронив сапог, я подорвалась и подбежала к друзьям. Я осматривала Вейра вторым зрением, шестым чувством, всем, чем одарила меня Мать. И наотрез отказывалась верить тому, что Ведала.
— Готовь лежак. Его перевозить нельзя, пока не отлежится, — проговорила Ольга, осторожно садясь на покинутое мной бревно и держа колдуна на руках, словно младенца.
Я развила кипучую деятельность, стараясь отвлечься от черных мыслей. Вбить кол, натянуть, нарубить, постелить, разжечь. Я металась, позабыв про слякоть, грязный плащ и ледяные промокшие ноги. Когда Ольга, кашлянув, напомнила, что мне надо переобуться, я лишь прошипела подслушанное у Вейра замысловатое ругательство и продолжила разбивать лагерь, словно наскипидаренная кошка. Север наволок ветвей из лесу и закончил вклад в обустройство лагеря здоровенной дохлой вороной. То ли пытался загладить вину, то ли на наваристую похлебку бессознательным колдунам. Нет, малыш, теперь Вейру может помочь только дракон. Пути назад нет. Если ящерица-переросток вздумает цену себе набивать или кокетничать, я не я буду, если не вырву рецепт спасения. Будет артачиться — вместе с бесценными драконьими зубами.