Она как раз рассматривала образцы, присланные с Царскосельской обойной фабрики, чью искусную работу уже отметила во время визита в Михайловский дворец, когда в комнату вошла Элен.
– Я хотела бы устроить небольшой вечер, – как ни в чем ни бывало, сообщила графиня Безобразова.
– По-моему, время для этого не слишком подходящее.
– Ах, не прикидывайтесь ханжой, maman, – с досадой сказала Элен. – И потом, вам не все ли равно? Вы целые дни проводите в Зимнем. Говорят, вы берете уроки живописи, – в голосе падчерицы прозвучала ирония.
– И говорят, у меня неплохо получается.
– Должно быть, именно живопись так привлекает вас в Зимний дворец.
– Именно так, – спокойно ответила Александра.
– Так я пошлю приглашения? – Элен говорила об этом, как о деле решенном.
– Делайте, что хотите, – презрительно посмотрела она на графиню Безобразову. – Но только до приезда моего мужа.
– Как вам будет угодно, – холодно кивнула Элен и удалилась.
День выдался утомительным. Присутствие во дворце с утра до вечера требовало постоянного напряжения. Придворный этикет был слишком строг, и Александре, которая воспитывалась совсем не как дворянка, соблюдать его порою было просто невыносимо. Она чувствовала, что уже устала от этих одинаковых светских улыбок, заученных поклонов и тайного презрения всех этих дам и господ, с детства приученных быть при дворе.
– Какая вызывающая женщина эта графиня Ланина, – услышала она как-то, проходя по путаным коридорам Зимнего в покои великих княжон. Две придворные дамы обменивались мнениями.
– Слишком вызывающая. Я бы даже сказала, до неприличия.
– Зато мужчины от нее в восторге.
– Она же попирает устои! Если дело так дальше пойдет, при дворе появятся разного рода проходимцы. Во что тогда превратится двор?
– Она-то по крайней мере древнего рода. Ее мать – урожденная княжна Михайлова-Замойская.
– Откуда же тогда эти дурные манеры? Будто ее на конюшне воспитывали, а не в пансионе для благородных девиц! Да так оно, должно быть, и есть!
Александра с каменным выражением лица прошла мимо, да и дамы, надо сказать, ничуть не смутились. Зато порадовал Шибуев, отметивший у нее способности к живописи. Большую часть времени профессор, почетный член Академии художеств, проводил подле великих княжон, в то время как графиня Ланина, стараясь не привлекать внимания, корпела в уголке за своим мольбертом.
– Вам надо ехать в Италию, – ласково сказал Иван Кузьмич, глянув на написанный ею по памяти пейзаж: вид из окна на зимний сад, голые ветки деревьев, сиротливо торчащие из-под снега. – Вас отличает реализм, вовсе не свойственный особам вашего положения и происхождения. Можно даже сказать, что вы безжалостны к тому, что видите. И это замечательно, потому что отличает вас как живописца от всех прочих. Тем более, что вы – женщина, – Шибуев невольно вздохнул. – За границей вы сможете совершенствовать свое мастерство. Я, увы, не могу уделить вам достаточно внимания, графиня. Или, вот что… Поезжайте-ка в Академию, к Карлу Павловичу.