Начинается процессия к алтарю, ее возглавляет священник в великолепной мантии, расшитой серебряными и золотыми нитями, у подножия алтаря поют гимны. Священник приветствует паству: «Dominus vobiscum».[2] Йоханнес отвечает священнику: «Et cum spiritu tuo»,[3] по собственной воле, ибо мать не требует от него участия.
Во время мессы священник кладет левую ладонь себе на грудь, поднимает кадило и качает перед алтарем. Кадило раскачивается как маятник, от его золоченой поверхности отражается пламя свечей, на миг освещая темные уголки и скрытые тенью лики. По воздуху разносится запах ладана. Йоханнес вдыхает крепкий сладкий аромат, такой же экзотичный, как лимонная краска или, возможно, индийская желтая в его палитре. Он смотрит, как струйки дыма поднимаются вверх, символизируя их молитвы.
Нью-Йорк, наши дни
В следующий четверг, около шестнадцати часов, Мара остановилась перед входом в аукционный дом «Бизли». Ей и раньше доводилось проходить мимо этого особняка, и каждый раз она восхищалась его причудливым дизайном, воплотившим желания бывшего владельца, угольного барона девятнадцатого века. Сейчас, стоя на ступенях лестницы и готовясь войти через массивные парадные двери, она по-новому оценила величественность и масштаб здания.
Внутри ей пришлось лавировать по богато убранному вестибюлю среди толпы ассистенток, ответственных за проведение аукциона и банкета. Почти все они носили одинаковые прически (прямые, блестящие волосы), нитки жемчуга, туфли из последней коллекции Маноло и телефонную гарнитуру. У всех девушек был занятой вид, и они абсолютно ее не замечали. Собираясь сюда, Мара выбрала черный облегающий костюм от Кальвина Кляйна, но по сравнению с собравшейся публикой сама себе казалась одетой безвкусно.
Стулья, обитые голубой парчой, были расставлены по залу отдельно друг от друга. Отметившись у грозного вида администратора, Мара опустилась на один из стульев и увидела собрание аукционных каталогов, мастерски разложенных веером на мраморном кофейном столике. Опасаясь разрушить гармонию, она осторожно вытянула каталог, посвященный голландской коллекции.
В глянцевом буклете были собраны репродукции картин, изображавших просторные, наполненные светом церкви, строгий домашний быт, искусно выписанные до мельчайших подробностей натюрморты и жанровые сельские сцены — все те сюжеты, что прославили голландских художников и подняли спрос на их живопись. Мара узнавала некоторые картины мастеров. Накануне вечером она внимательно пролистала свои старые учебники по искусствоведению, оставшиеся со времен студенчества, пытаясь восстановить в памяти золотой век голландской живописи, чтобы хоть как-то поддержать беседу с Майклом, когда речь зайдет о выставленных на аукцион работах. Этот ускоренный курс напомнил ей, почему когда-то она была так увлечена голландскими художниками семнадцатого века: их неподражаемые, беспрецедентно реалистичные полотна изобиловали загадками и символами, что наверняка понравилось бы ее бабушке. Мара тщательно прочесывала учебники, стараясь определить, какое место в пантеоне художников занимал создатель «Куколки» Йоханнес Миревелд, получивший вначале известность как одаренный портретист, но его подход к искусству был новаторским для своего времени.