Я не орала. Я терпела.
Когда я показывала Аньке свою новую картину, она дергала плечом.
— Не нравится? — удивлялась я.
Анька снова дергала плечом, потом говорила:
— У меня по рисованию всегда пятерки были.
Это значило, что она могла бы нарисовать лучше, чем я. Просто у нее нет времени.
Я молчала. Про себя думала: «Дура. Кусает руку, с которой берет корм. Хоть бы притворилась…»
* * *
Аньке постоянно звонили подруги: Валя, Галя, Тома, Мила, Ксюша…
Мой дом был как штаб, куда стекались все новости чужих жизней.
Заслышав звонок, Анька все бросала, убегала в ванную комнату и запирала за собой дверь.
Еда на плите горела. Ребенок рыдал.
Я бросала все свои дела, металась между кухней и детской. Анька не торопилась, уточняла время и место встречи.
Потом возвращалась на кухню, довольная переговором. Я сказала:
— Мясо сгорит, я вычту из твоей зарплаты стоимость мяса.
Анька округлила глаза. Они стали почти белые от возмущения.
— Вы не сделаете этого, — проговорила Анька.
— Почему же? Ты зарабатываешь, и я зарабатываю. Ты, наверное, думаешь, что мне деньги даром достаются…
— Подумаешь, рисунки рисовать…
— Красками дышать, — добавила я, — легкие травить.
— Потому что вы все жядные, — определила Анька. Так она произносила слово «жадные», через «я». С особым презрением.
Мне стало все ясно. Вот она — классовая ненависть. Из-за этой классовой ненависти в семнадцатом году произошла революция. Целую страну перевернули с ног на голову.
Анька — типично совковая тетка: волосы обесцвечены пергидролем, от корней чернота на четыре пальца. Впереди — три засаленные подушки: две сиськи и живот. Но с какой любовью обнимает ее моя маленькая внучка. Для ребенка нет никого более красивого, доброго, прекрасно пахнущего, чем эта Анька.
Анька для моей внучки — идеал человека. Первая любовь.
* * *
Мои отношения с Анькой не стояли на месте. Они развивались. Следующий этап: Анька перестала меня кормить. Я возвращалась из мастерской — голодная и усталая. На плите булькала овсяная похлебка для собаки. И стояла маленькая детская кастрюлька, для внучки.
Я брала тарелку и наливала себе собачью еду. Это было неплохо. На хорошем мясе. Овес я люблю во всех видах.
Я, конечно, наедалась. Но что ест сама Анька?
Я начинала шастать по полкам и находила замаскированные голубцы либо плов. Себе она готовила отдельно. Меня отсекала.
Я позвонила близкой подруге Свете. Она выслушала и спросила:
— А кто у кого живет? Ты у нее или она у тебя?
— Вообще-то она у меня.
— Вот и наведи порядок.
Навести порядок — значит выгнать. И найти другую. А где найдешь другую? И какая будет эта другая? Может, алкашка или наводчица. Наведет воров. Это тебе не колбасу из холодильника тащить.