— Танька придет через два часа.
Я поняла, что в два часа надо уложиться.
Я приехала. Дверь открыла Раймонда — так я зову домработницу Раю. Раймонда любила показывать зубной протез, вытаскивая его изо рта, и любила напоминать:
— Я — потомственная крепостная.
— Нашла чем хвастать, — комментировала я.
Раймонда любила меня всей своей бесхитростной преданной душой, всегда угощала тостами с джемом. Танька запрещала ей скармливать продукты. Джем Раймонда приносила из дома, она сама его делала из собственной красной смородины. Это был ее личный джем.
Я, в свою очередь, задаривала ее индийскими украшениями из натуральных дешевых камней. Раймонда едва не падала в обморок от такой красоты.
Отец завел меня в кабинет и сказал:
— Муся, я приготовил завещание.
— Зачем? — спросила я.
— Я ложусь на шунтирование.
— И что?
— Операция на открытом сердце.
— Такие операции сейчас — рутина. Как аппендицит, — беспечно проговорила я, холодея внутри.
— Я понимаю. Но если что… Короче, я хочу оставить тебе дачу.
— А как же Танька? — спросила я, холодея уже не за отца, а за Таньку.
Отцовская дача на сегодняшний день с учетом земли стоит огромных денег. Танька эту дачу перестраивала, достраивала, нанимала дизайнеров, вкладывала душу.
— Танька сойдет с ума, — сказала я.
— Я завещаю ей квартиру и деньги. Ей хватит.
Квартира в тихом центре, в сталинском доме, тоже по нынешним временам тянет на миллион. Но Танька захочет и то и другое. Она захочет ВСЕ.
— Ты не умрешь никогда, — убежденно сказала я. — Ты был всегда и будешь всегда.
— Хорошо бы… — усмехнулся отец.
— А зачем тебе операция? Живешь и живи.
— Может быть инфаркт. Надо успеть до инфаркта.
Значит, Танька правильно боялась.
Мы замолчали.
— У меня есть дача, — напомнила я. — Зачем мне две?
— В одной будешь жить, другую сдавать, — сказал отец. — Надо же на что-то существовать…
— Но я работаю…
— Ты должна не работать, а творить. И не думать о деньгах…
Раймонда вплыла в кабинет с подносом в руках. Поставила угощение. Оглядела нас и понимающе вышла.
— Рано плакать, — сказал отец. — Может, все и обойдется.
Я вдруг заметила, что плачу.
— Танька меня убьет, — сказала я. — Киллера наймет. Отстрелит.
— Не убьет. Она лучше, чем ты думаешь. Я ей за все благодарен. Я тебе больше скажу: я ее люблю. Но тебя я люблю сильнее. Ты — моя кровь. А кровь — не вода.
Значит, Танька правильно меня отваживала. Сколько Волкова ни корми, он все равно в лес смотрит.
Мы стали молча пить чай.
Отец встал. Достал завещание.
— Спрячь, — сказал он.
— Боишься Таньку? — проверила я.
— Не боюсь. Просто не хочу огорчать.