Мы с мужем стояли потрясенные, Я взглянула на него. Он был исключительно сдержанным человеком, но сейчас у него на глазах были слезы.
"Ты подумай, — сказал он. — Такая крошка, а как сильно в ней материнское чувство! "
Однажды один детский писатель, знакомый сестры, задал шестилетней Эллочке вопрос: "Кем ты будешь, когда вырастешь?" Не задумываясь, она ответила: "Я буду просто мама". Ответ ее всех восхитил, и к Эллочке прочно прилипло прозвище "Просто мама".
Каждую ночь я перебирала в уме мельчайшие эпизоды из прежней жизни с детьми, говорила с ними, мечтала об их будущем, тряслась от страха за них. В день двенадцатилетия сына я написала ему стихотворение.
Сыну
Печаль мою не выплакать в слезах,
Не выразить холодными словами.
Она на дне души, как золото в песках,
Лежит, не тронута годами.
Никем не тронута, не ведома, лежит
Неразделенным, мертвым кладом
И душу словно камень тяготит,
И отравляет острым ядом,
О, если бы из золота печали
Я выковать могла чеканный стих
О, если б он ушей твоих достиг
Сквозь мрак отчаянья, сквозь дали!
Сейчас сын — профессор, дочка — доцент, они преподают в вузах, любят свой работу, имеют детей, внуков. Так что судьба их сложилась благополучно, но это большая редкость. Среди моих товарищей по несчастью у большинства судьбы детей оказались изломаны.
Первого августа 1990; года, в день моего рождения, я получила много подарков; книги; цветы, конфеты. Они лежали на столе в саду. Я рассматривала книги. Вдруг я увидела свою пятилетнюю правнучку Таню. Она бежала ко мне и размахивала листочком бумаги,
— Что это, Танечка? — спросила я.
— Это я нарисовала тебе картину. Это подарок.
— Давай.
Я взглянула на листок. Нарисована была избушка, как рисуют дети, но длинная. Под крышей — ряд окон, каждое в решетке. На двери большой замок.
— Что это, Таня? — спросила я, потрясенная.
— Как что? Это тюрьма! Ты забыла, что долго сидела в тюрьме и грустила там?
"Как мы непедагогичны, — подумала я, — обо всем говорим при детях, а они ведь все понимают!"
А может быть, педагогично. Ведь я в четыре года узнала, что такое погром. Может быть, это отложилось в моей душе навсегда ненавистью к погромщикам, где бы они ни орудовали, в Азербайджане или Армения, Тбилиси или Вильнюсе.
Происхождение одной фамилии
Мой свекор Рувим Евсеевич Закгейм был молчаливый еврей, погруженный в священные книги. Иногда он шумно спорил по-древнееврейски с какими-то стариками. Спор касался различных толкований Талмуда и горячо волновал вот уже несколько тысяч лет талмудистов, живущих в своем особом мире, очень далеком от вопросов повседневности.