на нее — поверг ее в ступор. Она не проронила
дети — они мчатся верхом бок о бок сквозь синее летни звука, не шевельнулась, когда он закинул себе
нее море васильков…
за спину свой красный плащ и вышел через портрет.
Одно прикосновение к камню — и в голове Драко
эхом отозвался тот давний разговор:
* * *
— Да слезь же со стены, Салазар, ты что — хочешь
себе шею сломать?
Гарри
едва
соображал,
куда
он
мчится
— Почему бы и нет?
по ступенькам — полутемные коридоры, холл, двери
— Перестань, ты сам знаешь, почему.
школы — его захлестывала безрассудная, беспричин— Ты что, настолько меня любишь?
ная ярость, родившаяся из этой неясной, ослепляющей
— Ну, не достаточно, чтобы оплатить твои похороболи, — он ощущал ее физически. На кончиках его
ны. Да и Ровена будет плакать…
пальцев все еще жило ощущение нежной кожи ГермиоДрако открыл глаза: будь жива Ровена, заплаканы, во рту все еще был вкус ее губ, перед глазами все
ла бы она, узнав, что Слизерин, ее первая любовь, обеще стояло выражение ее лица, когда он рванулся
речен на вечные адские муки?…
к двери…
Ад… каков он?… Геена огненная — как его обычно
Ну так расскажи мне…
рисуют?… Или замороженная равнина из снега и
Нет, я этого не сделаю…
льда — без тепла и света, залитая лишь мрачным свеХолод бладжером ударил в него, лишь только он
том бесконечного заката…
сделал шаг на улицу; Гарри поплотнее запахнул манЭти размышления прервал странных хруст ломаютию — не помогло, мороз обжигал губы, глаза… Вот лещихся ветвей и свалившаяся невесть откуда (с дерева,
стница позади — под ногами заскрипел снег. Куда он
если уж быть точным) прямо ему на голову девушка.
шел? Он не имел ни малейшего представления.
Драко даже не успел вынуть руки из карманов, чтобы
Замерзший мир вокруг был прекрасен в этой сверподхватить ее, он сделал шаг назад — без толку: она
кающей серебром черноте, стальное небо искрилось.
шлепнулась прямо на него, и они кубарем покатились
Вдали зубчатой стеной виднелась опушка Запретного
прямо в сугроб, где и притормозили.
Леса. Гарри захотелось раствориться в этом холоде,
Драко лежал, придавленный ей, — она полулежала
в этой темноте, ему хотелось одиночества — чтобы
у него на груди, прижав коленями ему руки, так что он
не думать ни о ком, ни с кем не говорить…
не мог и пошевелиться. Ее серые глаза сияли весельС ним прежде этого никогда не случалось, присутем.