— Я тебе не враг, Борис, — нашёл я наконец лазейку в этом потоке гневных слов. Мальчишка осекся, сглотнул, провёл по лицу ладонью и тихо сказал:
— Извините… Вы, конечно, не враг… Но вряд ли вы верите в сказки… Пойдёмте, я вас провожу. Вы опоздаете на автобус, правда.
— Конечно, — кивнул я, вставая.
Мы молча вышли в «залы» музея. Только теперь я обратил внимание на маскхалат, украшенный орденом Красной Звезды, бинокль, массивные швейцарские часы и немецкое кепи с маленькой зелёной звёздочкой в одной из горок.
— Это… твоё? — спросил я, останавливаясь. Борька улыбнулся, затягивая напульсник:
— Вы же не верите… Даже дядя Лёша не поверит, я знаю, хотя он занимается проколами во времени уже двадцать лет и тогда, в первый день, специально нас ждал на площади, чтобы предупредить, чтобы мы были осторожны… Кто ночует в здешней гостинице, те часто всякое видят и слышат. Там было гестапо… Так что это просто одежда партизанского разведчика… Люди ведь сходят с ума по-разному… Я тихий. Сижу в музее, хотя наши все в походе по озёрам, «АСК» меня еле отпустил… — Борис пожал плечами и признался: — Мне в этом музее иногда так странно бывает… Я хожу, смотрю фотографии… Я с ними еду делил, в одних шалашах и землянках спал, под пули ходил, смеялся, грустил. Для меня они все живые. А для остальных — экспонаты… В Новгороде один раз старик меня окликает на улице: «Шалыга!» Я обернулся, еле сдержался. А старик сразу извиняться: «Парень, прости, ты прямо один в один с нами в отряде был, глупо, конечно, вырвалось…» — а сам плачет. А я пригляделся — а это Витька Севов. Живой, только… только совсем старый. Мне бы с ним в обнимку, а я только улыбнулся, «ничего, ничего» говорю — и почти бегом…
— А что случилось с отрядом? — спросил я. Борька вздохнул:
— Немцы разбили его зимой 43-го, когда уничтожили партизанский край… Илмари Ахтович погиб… А Мефодий Алексеевич и тётя Фрося пропали без вести… И наши ребята почти все погибли… Из младших разведчиков Лёньчик остался жив и Пашка Короткий, но Пашка потом уже… в сорок четвёртом без вести пропал… А из отделения — Витька, Зинка, Макс и Рэм. Только Рэм погиб уже в армии, на Зееловских высотах. А Зинка подорвалась на мине под Краковым, она была снайпером… Макс потом офицером был и умер уже где-то в девяностых… Ромка в партизаны не вернулся, не дали, его усыновил кто-то… В общем, я что мог — узнал, но немного…
Мы стояли и разговаривали. Я указал подбородком на витрину с документами и вырезками:
— А вон та статья — она про вас?
— Да, статья Симонова… — кивнул Борька. — Он нам фотографии всё-таки переслал — ну, когда нас награждали, я просто про это не упомянул… А статью я уже когда тут работал, нашёл… Там тоже фотографии есть, но не общая, а наши по отдельности.