Надев отглаженную, накрахмаленную хлопчатобумажную блузку – обычно она носила одежду из другой ткани, и ощущение было весьма необычным, – Алексис спустилась по темной лестнице на первый этаж и очутилась в кухне ресторанчика. Ее привлек сюда сильный аромат крепкого, только что заваренного кофе. Фотини сидела за большим, топорным на вид столом посреди комнаты. Несмотря на то что стол, безусловно, был тщательно протерт, создавалось впечатление, что на нем остались следы всех кусков мяса, которые отбивались тут, и всей зелени, которая измельчалась на его поверхности. Не приходилось сомневаться, что на этом столе побывали тысячи и тысячи блюд и продуктов, лишь мгновение назад вынутых из раскаленной печи или из кастрюли.
Фотини встала навстречу гостье.
– Kalinera, Алексис! – дружелюбно поприветствовала она девушку.
На ней была блузка, похожая на ту, которую она позаимствовала Алексис, но другого цвета – коричневато-желтая, в тон длинной юбке, облегающей ее все еще стройные бедра и доходящей до лодыжек. Первое впечатление от необычайной красоты женщины, так поразившей Алексис накануне вечером, в мягком закатном полумраке, не было ошибочным. Величественная фигура пожилой критянки, ее большие глаза напомнили девушке образы, запечатленные на огромной минойской фреске в Кноссе, – яркие портреты, которые пережили несколько бурных тысячелетий и при этом были настолько простыми, что казались современными.
– Как тебе спалось? – поинтересовалась Фотини.
Подавив зевок, Алексис с улыбкой ответила:
– Очень хорошо.
Фотини тем временем поставила на поднос кофейник, несколько больших чашек с блюдцами и буханку хлеба, который только что достала из печи.
– Мне очень жаль, но хлеб немного перепекся. В воскресеньях плохо лишь то, что пекарь тоже устраивает себе выходной и валяется в постели допоздна. Так что будь готова к тому, что хлеб окажется чересчур сухим, – улыбнулась Фотини.
– Меня это не беспокоит, ведь можно запивать его кофе, – ответила Алексис, вслед за женщиной проходя через занавешенный пластмассовыми лентами дверной проем на террасу. С красных пластиковых столов были сняты скатерти, без которых они казались необычно голыми.
Две женщины – пожилая и молодая – сели за один из столиков и некоторое время глядели на море, плескавшееся внизу о камни. Затем Фотини взяла в руки кофейник, и в белую фарфоровую чашку темным потоком хлынула густая жидкость. После опостылевшего «Нескафе», подаваемого повсюду с таким видом, словно безвкусные гранулы растворимого кофе были настоящим деликатесом, напиток, приготовленный Фотини, показался самым вкусным кофе в жизни Алексис. Казалось, никто просто не осмеливался сообщить грекам, что «Нескафе» уже давно не был новинкой, – теперь людям, и Алексис в том числе, гораздо больше хотелось этого старомодного, своей густотой напоминающего патоку ароматного напитка. Сентябрьское солнце было приятно теплым, а критское небо – прозрачно голубым, и после невыносимой жары последних недель легкая утренняя прохлада воспринималась как благословение. Днем было уже не так жарко, как всего лишь неделю назад, кроме того, закончились яростные обжигающие ветры, не стихавшие почти все время их отпуска.