Сама же долина, площадью не меньше ста квадратных километров, являла собой нерукотворный рай. Защищенная от регулярных ураганов, зимних и летних, с собственным микроклиматом, аналогичным, скажем, Кисловодскому, пересеченная речками и ручьями, мирно текущими среди лугов и рощ, она, несомненно, могла соперничать с лучшими курортами Европы и обеих Америк. Все, что угодно, здесь имелось, за исключением моря.
Для того ее и выбрали основоположники, чтобы переведенные в выпускной класс курсанты после тесных помещений и мрачного колорита станции немедленно прониклись любовью и восхищением к своей будущей «родине», то есть — «территории внедрения». Для поживших здесь несколько месяцев не было страшнее наказания за нерадивость и нарушение правил внутреннего распорядка, чем отчисление с переводом в рабочий персонал Базы. Это много хуже, чем из Императорского Морского корпуса — на флот рядовым матросом.
Сильвия и Ирина нам кое-что рассказывали о своем «кадетско-юнкерском» прошлом. Но не так уж много. То, что захотели, а главное — что смогли вспомнить. Память им после выпуска прилично подсократили, для пользы дела…
Парой флигеров, идущих классическим боевым порядком, мы облетели долину по периметру, убедились, что за исключением двух условно-проходимых в летнее время перевалов она полностью отрезана от внешнего мира. Сужающейся спиралью вышли к центру, заметив по пути несколько коттеджных поселков, выстроенных по единому плану — два-три десятка домиков, сосредоточенных вокруг многоэтажного корпуса. Архитектура построек — абсолютно земная, но стилистически и хронологически в каждом селении разная.
То место, куда мы направлялись, напомнило мне одновременно Домбай и Гран-Каньон-вилледж, штат Аризона, чудесный городок над всемирно известным шрамом на теле Северной Америки. Только чересчур тихо, безлюдно здесь было, словно поступило тревожное предупреждение и все живое спряталось в ожидании бомбежки.
Автопилоты флигеров вывели к площадке, где следовало приземляться, и ведущий Левашов сделал это с шиком. Заход на высокой скорости, торможение и вертикальная посадка на «три точки», метр в метр, едва не задев хвостом вышедшего встречать Лихарева. Мы посадили свои аппараты рядом.
Вытащили из салона оружие и амуницию, обменялись с Валентином рукопожатиями, пошли вслед за ним по вымощенной желтым кирпичом дорожке между низкими, но чрезвычайно развесистыми японскими соснами.
Ощущение было, как у пассажиров поезда Новосибирск — Сочи, вышедших на перроне конечной станции в январе, из домашних минус двадцати внезапно попав в такой же плюс. Причем впервые в жизни! По профсоюзной путевке. Жарко, со всех сторон овевают запахи субтропических растений. Все, что надето на тебе и что тащишь в руках, кажется тяжелым, неудобным и каким-то бессмысленным.