Выйдя из здания Комитета Государственной безопасности в несколько приподнятом настроении, Фёдоров повернул вправо и, пройдя пару сотен метров, перешёл дорогу, чтобы зайти в букинистический магазин. Теперь, когда ключевой момент тяжкой миссии, взятой им на себя, выполнен, и ничего уже нельзя было изменить, им всё более овладевали заботы о предстоящем существовании. Ведь жить ему предстояло заново! Вернуться назад – в будущее?! Он не знал, возможен ли мгновенный перенос туда, но, прежде всего, он и не мог бы на это решиться. Да и куда возвращаться – в свой разорённый оккупантами дом?! К кому? К своей убитой, растерзанной проклятыми америкашками семье?!! Перед мысленным взором Алексея, остановившегося у книжной витрины, вновь, как наяву, встала жуткая картина: убитая мать, изнасилованная и заколотая штыком жена, раздавленное, в луже крови тельце дочери. Он зажмурился и, не сумев овладеть собой, громко застонал.
- Что с вами, товарищ? Вам плохо?! – спросила его одетая в синтетическую шубку женщина лет сорока пяти, стоявшая рядом, перед витриной книжного магазина.
- Нет. Да. Спасибо. – забормотал Фёдоров. – Ничего. Сейчас пройдёт, уже лучше, – добавил он, смахивая перчаткой невольно выкатившуюся из глаза слезу.
- Что? С сердцем нехорошо? Я же вижу. Хотя вы такой молодой! Может, скорую вызвать?! – настаивала женщина.
- Нет, правда, лучше. Понимаете, я только что пережил большое горе, вспомнилось всё почему-то. – ответил с благодарностью в голосе Фёдоров, вновь овладевая собой, и добавил: – От всей души спасибо!
- Ну, если так.– Женщина отошла от витрины и, приветливо кивнув Фёдорову, продолжила свой путь.
Постояв здесь ещё несколько минут, Алексей пошёл дальше, к вокзалу. Собственно говоря, спешить ему было некуда. Поезд уходит вечером. Никаких дел в Москве у него больше не было, да и быть – в нынешнем положении – не могло. Сейчас, после удачной встречи с Шебуршиным, на первый план выходила забота о том, как адаптироваться к этому миру, как, имея шестидесятилетний жизненный опыт, вновь вжиться в роль молодого "эмэнэса". Удастся ли теперь, в его нынешнем положении, довести готовую докторскую диссертацию до защиты? Вспомнив свои предзащитные хлопоты, он невольно поёжился. Да и нужна ли ему теперь вообще эта защита? Ведь целью жизни стало иное, при том несравненно большее! Впрочем, Фёдоров уже успел в этом несколько раз удостовериться, и его биологический возраст вполне соответствовал 1982 году, и память работала великолепно. Пожалуй, даже лучше, чем в том 82-м: например, расписание движения поездов он запомнил с фотографической точностью, хотя взглянул на него на вокзале по приезде в столицу всего один раз. Но вспомнить то, как он вёл себя, как поступал, о чём думал в таком-то или ином случае, в той или иной ситуации тогда, в прежнем 82-м, пока что никак не удавалось. Чувства раздвоенности сознания не было, но не было, как при первом эксперименте, и ощущения полного возврата в прошлое. Он казался себе иностранным агентом, который должен найти правильную линию поведения в чужой стране, знакомой лишь по описаниям.