В прошлой действительности перемирие в доме Ольги Алексеевны продолжалось вплоть до того дважды трагического дня тринадцатого июня. А теперь, после того как Фёдоров попытался изменить реальность, видимость мира длилась лишь до появления в доме его матери женщины, нанятой им для ухода. Похоже, бывшая невестка специально подгадала время своего возвращения с работы так, чтобы застать няню-сиделку. Однако это не вполне удалось: женщина уже уходила. Тогда громко, стараясь, чтобы её услышала только что вышедшая за порог бывшая медицинская сестра, невестка выкрикнула, что посторонние ей здесь, в её доме, не нужны. Фёдоров столь же громко ответил, что, во-первых, он здесь не посторонний, а, во– вторых, это дом его матери. Затем, гораздо тише он твёрдым тоном сообщил, что в августе намерен перевезти свою маму в новый дом. Чуть помолчав, добавил, что не было бы никаких визитов посторонней женщины для ухода за его матерью, если бы та могла получить должный уход от тех, кто живёт вместе с ней, в этой квартире. Говоря это, Фёдоров внезапно ощутил неприятное чувство раздвоенности сознания. Ему казалось, будто бы он находится одновременно и здесь, в доме матери, и в той зиме, из которой после всех постигших его несчастий он переместил свою душу в прошлое – со всеми знаниями и опытом – из будущего.
Алексей Витальевич считал уже достаточно обоснованной ту свою догадку, из которой следовало: неприятное чувство раздвоенности своим появлением или усилением говорит о приходе момента выбора. То есть так называемой бифуркации. Это ощущение одновременно предупреждает об опасности неудачи его попытки исправить прошлое. В случае ошибки в выборе линии действий лишался смысла и весь до сих пор удачный эксперимент исправления реальности.
Почувствовав столь сильно проявившуюся раздвоенность сознания, Фёдоров испугался. Получалось также, что верна и другая его догадка – как будто недостаточно обоснованное предположение о той роковой роли, которую сыграла с ним во всех его бедах эта изощрённая в своей злонамеренности женщина. Та, над чьей принадлежностью к категории "ведьм" он в прошлом не раз посмеивался.
– Что же делать? – размышлял Фёдоров,– Забрать мать в новый дом, несмотря на незавершённость внутренних отделочных работ? Но маме тогда негде будет спать, да и воды пока что в доме нет. Вика лежит в больнице на сохранении. Попытаться договориться с Валентиной? Но, судя по многолетнему опыту, ей никогда и ни в чём нельзя верить.
Почувствовав, что во время обдумывания второго варианта чувство раздвоенности ещё более усилилось, Фёдоров понял: договариваться нельзя – это может вновь привести к катастрофе! Едва он так решил, как раздвоенность ослабла, почти исчезла. Тогда медленно, спокойным тоном, тщательно подбирая слова и сосредоточившись на своих ощущениях, Алексей Витальевич предложил