Штурм Гроссена назначен на завтра, на шесть ноль-ноль. Об этом мне сообщает Василий уже в машине, когда мы мчимся вслед за генеральским «виллисом».
Мы говорим о штурме, о разведчиках, о том, как скорее доставить командарму немецкие документы — они лежат сейчас в планшете Колотухина. И чем оживленнее Василий, чем подробнее он рассказывает мне обо всем, тем больше и больше нарастает смешанное чувство тревоги: слишком подробно он рассказывает, но не говорит о главном — ни слова об Андрее.
Но я ведь тоже не спрашиваю о нем… Я отлично отдаю себе отчет в том, что все время боюсь спросить, где Андрей. Если Андрей до сих пор не вернулся, он почти наверняка погиб.
Искоса посматриваю на Василия и перехватываю такой же настороженный взгляд. Но больше молчать невмоготу.
— Вася, что случилось? — тихо спрашиваю товарища.
Он расслышал мой вопрос, несмотря на шум мотора.
— Ты все равно узнаешь, Юра, хоть бы и часом позже. Три дня назад мы похоронили Андрея…
Снова и снова думаю об Андрее, вспоминаю рассказы Василия о его возвращении.
…Как скверно получилось! Вылез он из страшного пекла благополучно, а ранили уже, когда выбрался из расположения противника, — их обстреляли из засады у самого нашего штаба.
Идти в медсанбат Андрей не хотел — все боялся, что чего-то не доделал. Однако ему становилось все хуже и хуже, и его уже без памяти отвезли в госпиталь. Выяснилось, что у Андрея началась газовая гангрена, ему хотели ампутировать ногу, но, очнувшись, он решительно воспротивился этому.
Через неделю его похоронили в городе Швибусе.
Эх, Андрей, Андрей! Никогда не видеть его, не пожать его надежную, верную руку…
Все штабные документы зарыты. Найти их могу только я. Снова отказываюсь ехать в госпиталь, пока мы их не разыщем. Ведь мы же где-то совсем рядом с проклятым Мерцдорфом.
Слушай, Юра, — прерывает Василий мои рассуждения, — твое состояние, сам понимаешь… нельзя терять ни одного часа. Мы не сможем снова петлять по полям, где ты кружил в те ночи…
— Мне бы только знать, где я расстался с Андреем! Тогда я не собьюсь.
— Вот отметка Андрея, — сдается Василий и протягивает мне руку. — Он указал, где оставил тебя…
Дружище Андрей! Ты еще раз спасаешь меня. Уже после своей гибели.
На карте Василия красным карандашом перечеркнуто шоссе на юго-запад от Мерцдорфа.
Выезжаем немедленно. Василий сам ведет машину. Сверяясь с картой, он сворачивает на узкий проселок, выезжает на какую-то бетонную дорогу, снова сворачивает на проселок. Когда мы выехали на асфальт, вскоре слева потянулся большой сад за проволочным забором. Вот она, трансформаторная будка! Справа простирается поле, а за ним селение Зоргенау, в котором дома выстроились большим четырехугольником. Значит, свои самые тяжелые дни я прожил в этом самом Зоргенау, будь оно неладно! Гитлеровцев там уже нет.