Стоило этой мысли сложиться достаточно отчетливо, и я через силу стал прислушиваться к рассказам солдат, которые только недавно покинули поле боя. Потолковать с ними собирались к нам в палату легкораненые чуть ли не со всего этажа. И так как раненых все время прибавлялось, в ходу была самая свежая информация.
Мне не запомнилось, приезжал ли ко мне в госпиталь прежде Василий Колотухин. Но, наверно, приезжал, потому что, когда он теперь появился в палате, здешние старожилы здоровались с ним, как со знакомым.
Он сел возле моей койки и, видимо зная о том, как меня оперировали, не стал, чтобы не напоминать о потерянных ступнях, осведомляться относительно госпитальных дел, а сразу вытащил из планшета карту.
— Узнаешь?
Ого, как далеко продвинулись наши! За Одером, уже у самого Берлина рвали нанесенную на карту синюю линию немецкой обороны красные стрелы наших полков. Конечно, узнаю.
Но Колотухин отмахивается. Он хотел показать совсем не это. Я должен, оказывается, узнать какие-то рубежи, оставшиеся теперь в тылу наших частей.
— Это же по тем самым документам, что вы с Андреем доставляли, — волнуется Колотухин. — Сюда вот ударила авиация, — тычет он пальцем в карту. — Здесь вот прорвались танки. Поэтому и смогла без особых потерь так далеко продвинуться пехота.
От волнения, наверно, опять туманится сознание. Он опять обводит взглядом госпитальную палату.
— Если б не те бумаги немецкие, знаешь, сколько бы сейчас тут было наших славян?
Еще бы не знать!
И снова встал перед глазами Воробин, вручавший нам секретные документы там, у Одера. «В этом пакете жизнь тысяч наших людей», — отчетливо услышал я.
Уезжает Василий. Опять кружится голова, расплываются в глазах люди, койки, окна. Медленно, тягуче наваливается мысль — похоже, что не выжить, похоже… Ну, хоть довелось нам с Андреем напоследок выдать фашистам за все…
Чем дальше наступление, тем больше раненых заполнило палаты. Все чаще среди них встречались совсем молодые ребята — части, видимо, получили пополнение.
Как это всегда бывает, многие из раненых искренне считали, что воевали на самом главном направлении, что их стрелковое отделение или их орудийный расчет приняли самый тяжелый бой, первыми ворвались куда-то или впереди всех двигались за Одером.
А разве точно узнаешь, кто первым ворвался в город, кто первым форсировал реку или перешел границу? Это знают только в наградном отделе, да и то не всегда. По следам первых ступают вторые. И бывает, что этих вторых замечают больше тех, кто прошел по первопутку. А по следам вторых торопливо шагают третьи, идет весь полк, армия вся. Первые следы уже давно стерты, затоптаны и как будто затерялись, но по этим первым следам прошагала тысячами разношенных солдатских сапог сама Победа! Однако в госпитале о первых потолковать любят.