— У меня был нож, с серым стальным лезвием…
— А, с человеческим волосом под кожанной рукояткой? Да, его сохранили и ты получишь его.
Судорога боли сжала грудь Павека, он напрягся, потом постарался успокоиться, вдохнул, воздух наполнил его легкие. Волос принадлежал Сиан, он отрезал его от ее трупа на кладбище, более ценный, чем любое из немногих воспоминаний об их нескольких годах вместе, до приюта. Потом он вспомнил еще кое-что и положил руку на голое горло.
— Мой медальон? — как и волос, он принадлежал к прошлому. Двадцать лет жизни полностью потеряны, как и Сиан.
Оелус нахмурился. — Теперь ты не нуждаешься в нем-
— Но и ты тоже, — резко прервал он жреца и увидел тень обмана на его лице. — Это и есть цена за помощь Масок? Они, что, собираются использовать мой медальон, чтобы напасть на короля? — Странно, но эта мысль оскорбила его. Маги, которые оставляют детей заботиться самим о себе на улицах Урика были, если заимствовать выражение Оелуса, скроены из того же материала, как и Король Хаману, на без королевского опыта и умения править городом.
— Нет, он вместе со всем остальным твоим имуществом. Но, я надеюсь, ты же не захочешь поддаться искушению и в своей новой жизни использовать его силу?
— Ты знаешь, что магия Ханану портит, но ты же не знаешь, как она работает, верно? Верь мне, жрец, для меня это намного меньшее искушение, чем для тебя.
— А ели ты поддашься ему?
— Тогда моя «новая жизнь» будет окончена. Но это моя вещь, жрец, вернешь ли ты мне ее?
— Твой медальон принесет тебе только несчастья, Павек.
— Ты умеешь читать по звездам или видеть будущее через магический крусталл? Не торопись со смутными угрозами, священник. Расскажи мне то, что ты знаешь, или скажи мне, почему ты не хочешь возвращать мне мои вещи, как ты обещал.
На мгновение на лицо жреца набежала тень сомнения, потом он, неохотно, кивнул. — Я хочу, чтобы ты запомнил меня как человека слова, независимо от той опасности, которую таит в себе твой медальон.
Свет появился в проходе за комнатой и, мгновением позже, тень, а за ней и сама женщина с дымящимся куском хлеба на подносе.
— Твой ужин, — объяснил Оелус. — Пускай земля мягко ложится под твои ноги во все дни твоей жизни, Павек, и даст тебе покой в конце ее. — Он коснулся ладони Павека кончиками своей правой руки. — Не всякий человек начинает жизнь с таким напутствуем. Позаботься о себе и о мальчике.
Несмотря на все его протесты, его привлекал этот плоский мелкий поднос, аромат, стрившийся из него, наполнил его рот слюной и притупил его впечатление от благословения жреца. Ответив на поклон Оелуса коротким кивком головы, он опустошил поднос еще до того, как шаги Оелуса растаяли в коридоре.