— Я? Вы смешной человек.
— Ну, знаете, — сказал я, раздраженно. — В таком случае, я признаюсь вам: она сегодня затащила меня к себе и жаловалась на вас, что вы ее изводите ревностью.
— Ха! ха! ха! ха! — отрывисто захохотал этот хилый любовник. — Я — ее… ревную… ну, знаете, я думал, что вы считаете меня умнее!
— Она умоляла меня не говорить вам, что я был у нее. «Он», говорит она, «может вообразить Бог знает что!»
— Я могу вообразить только одно, — покачал головой Бакалягин, — что она дура.
— Значит, вы ее совсем не любите?
— Подите вы! Сами ее любите.
— Но почему же вам не расстаться?
— Расстаться? А ходить с выжженными глазами и изуродованной физиономией — это вам приятно? Это вам тоже расстаться? Нет, уж на кого Господь положил проклятие, тот должен всюду влачить его.
— Не поговорить ли мне с ней, как третьему лицу? А?
— Не советую. Истерики не оберешься. Сегодня, когда мы чай у нее пили, она так на меня зыкнула за какое-то замечание о ее подруге, что я стакан на пол уронил. Э, да уж что там говорить… несчастный я. Прощайте!
IV.
Жизнь в меблированных комнатах развивает либеральные поступки.
Поэтому, я не удивился, когда на следующее утро ко мне без доклада вошла Агнесса Чупруненко.
Поздоровавшись, она спросила:
— Ушла уже?!
— Кто?
— Эта верста коломенская. Вот уже сотворил Господь и сам удивляется.
Я пожал плечами. Она сидела, понурившись, наполненная до краев безысходной скорбью. Потом прошептала:
— Больной человек. Вчера посуду стал бить. Стакан с чаем разбил. Нашел у меня карточку моего отца — устроил сцену… Это, говорить, ваш любовник, наверное? Господи! Грешный я человек — иногда думаю — хоть бы его трамваем переехало или в тюрьму бы посадили!
— А он говорит, что вы его любите.
— Я?! Люблю?! Кого?
— Бакалягина.
— Нацепите его себе на нос, вашего Бакалягина.
— Я не привык делать бесцельных поступков, — ответил я.
— На месяц бы! На одну недельку! На один день бы хоть — оставил он меня в покое. Нет! Как утро — сейчас же в дверь своей кривой лапой стучит: «Агнесса, вы дома?» Если бы вы знали, как мне иногда хочется ему сказать! «Убирайся к черту, жердь проклятая! У меня другой мужчина!»
— А вы бы сказали когда-нибудь. Попробуйте.
Она пожала плечами.
— В свидетели попасть хотите?
— А что?
— Убьет. Выломает дверь и убьет меня.
Я сжал губы и жестко сказал:
— А, знаете, он говорил мне, что не любит вас.
Она усмехнулась.
— Еще бы! Он это может сказать. К сожалению, это только разговор для посторонних.
— Он говорил, что терпеть вас не может. Она говорит, мне на шею повисла, и никак я не могу от неё отделаться