Хлебопашец, кулаком по лбу усмирявший разъяренного быка, стоял теперь вытаращившись и только беззвучно открывал и закрывал рот, шевеля бородой.
Чудище тоже промолчало. Лишь качнуло похожей на обгорелый утюг головой — и убралось восвояси.
После полудня, как заведено, на лавочке у колодца собрались три бабки.
— Матюшка-то заикаться стал, — поведала первая старушка. — Напасть-то какая, надо ж было приключиться. Разумом, слава те господи, не повредился. Все понимает, работать — работает, кушать — кушает. А сказать что — слова не дождешься. Начнет говорить, рот раззявит — да на первой букве и застрянет. А такой мужик дельный был, хозяйственный.
— Ну даст бог, еще поправится, — сказала вторая, перекрестившись, — Здоровьем не обижен, крепкий, тьфу-тьфу.
— Да чего охаете? — шикнула третья. — А то будто раньше болтуном был? Как же! Спросишь чего — ответ хоть клещами тяни! Есть из-за чего причитать.
— Да это, конечно, ты-то у нас от страха язык не прикусишь, хоть чертом лысым пугай! — съязвила первая, приходившаяся оному пострадавшему родней.
— А чего пугаться? У меня свой дед сколько лет плешивый. И ничего, не страшный.
— Хе, сравнила чего, нашла! Будто не видала?
— Чего не видала?
— Ой, квашней не прикидывайся! Кто нынче чудище по чугунной башке тыном огрел? Я, что ли?
— А кто? — вытаращила глаза третья, ничего не понимая.
— А она! — ткнула сухим пальцем в соседку первая. — Под утро, темно еще было, значится, за курятником увидала чудище енто, выдрала из ограды здоровущий тын и побежала догонять!
— Да ты что? Неужто правда аль приснилось? — не поверила третья.
— Чего молчишь, богатырша? — пихнула легонько в бок героиню.
— Правда, — буркнула та, насупившись.
— Да ты что! — еще пуще изумилась третья и платок под отвисшей челюстью покрепче затянула. — И чего?
— А ничаво! — отрезала бесстрашная воительница, — Увидала ирода — так треснуть его захотелось! Да не разобрала, что под руку попалось. Догнала, доковыляла, размахнулася…
— Ну? — в нетерпении поторопили подруги.
— Да жердина ента гнилая оказалась, — хлопнула в расстройстве себя по коленке бабка. — Вот как назло. Пополам сломалась — и все тут! Один звон. А образина в кусты… Только ты откуда про то проведала, ась?
— Буренку доить пошла пораньше. Тут и слышу — несется кто-то, палка какая-то скачет, машет над заборами-кустами. Вот руку на сердце положа, скажу — на тебя первую подумала. Гляжу — и точно ты!
— Вы, сороки-балаболки, не вздумайте только кому рассказать, — пригрозила пальцем героиня. — Народ ежели узнает — на старости лет позору не оберешься. А Прошка-внучек, тот ведь вообще покою не даст. Так и знайте — коль проболтаетесь, не тын возьму, а ухват. Он у меня крепкий, не обломится!