— Ох, боевая стала! Я ж говорю — как есть богатырша!..
— Простите, что вмешиваюсь…
Старушки подскочили, будто ужаленные. Они и не заметили, как к колодцу подошел седобородый старец. Стоял, опершись о клюку, слушал, наклонив голову, — и видать, давно уж слушал!
— Простите, — повторил Серафим Степанович, — вы сказали про звон. А что звенело?
— Ну уж не у меня в голове! — обиженно поджала губы бабка.
Ночью как-то вурдалак
К нам забрался на чердак.
Утром обернулся кошкой —
Сиганул через окошко.
Утром Глафира собрала развешенную по двору сбрую. Звеня бубенцами, спустилась в подпол. Чудеса чудесами, но про домашние хлопоты забывать негоже. Тем более что чудище они ловят только по ночам, так что, пока светит солнышко, надо бы сделать что-нибудь полезное. Например, побелить печку. Все равно стоит холодная — кухарить она бегает к Полине Кондратьевне. А дедушка вернется, увидит белую-красивую — то-то обрадуется! И известку он уж давно припас, все руки не доходили.
В подполе Глафира нашла-таки и ведро с известкой, и вместо кисти старый остриженный веник, который бы давно выбросить, да жалко…
Еле держа тяжелое ведро, Глаша осторожно поднималась по крутой узкой лесенке. Только б не уронить…
— Доброе утро! — закрыл проем черный силуэт.
— А-а! — вскрикнула Глаша и от неожиданности отпустила перекладину. В следующий миг она почувствовала, будто в страшном замедленном сне, как ноша потянула ее назад, она стала падать, пытаясь сохранить равновесие, устоять на кончиках башмачков… Но, схватив ее вскинутую руку, кто-то быстро вытащил ее наверх вместе с ведром.
«Кто-то», конечно, оказался Феликсом. Почему-то Глафира никого другого и не ожидала увидеть.
— Я не помешал? — спросил он. — Ты чем-то занята? Может, я помогу?
В общем-то Глафира была не против. И в итоге ей пришлось сесть на лавку и, подперев кулачком щеку, просто наблюдать и слушать.
Ей не показалось, Феликс действительно был чем-то сильно взволнован. Неумело, но добросовестно размазывая белила по кирпичам, он торопливо принялся рассказывать — о двух минувших ночах, о встречах с итальянцем, о том, как очнулся в колодце и как застал того возле часовни… О чем Глаша и не подозревала. Почти обо всем — кроме разве что нескольких моментов, которых он пока сам себе объяснить не мог…
Выслушав сбивчивое повествование, покивав с серьезным видом и сосредоточенно поддакнув, Глафира в конце спросила:
— Почему ты говоришь об этом мне? Может, тебе стоит рассказать все Серафиму Степановичу? Он старый, умный, наверное, сможет все понять.
— Знаешь, я… — произнес Феликс, остановившись, в задумчивости перекручивая в руках и без того переломанный, перевязанный веревкой черенок веника, — Я думаю, ему это врядли понравится. За несколько дней столько всего странного случилось… Я должен сам понять, что происходит, понимаешь?