— Здорово! — заметил Артур.
— Splendido![65] — удовлетворенно кивнул Винченце. И вновь погрузился в изучение записной книжки.
— Так вот… А она, представляешь, как захохочет — дурак вы, мол! Это она мне-то — дурак вы! Русалки, говорит, в столицах не живут. А коли вы меня купить хотите, так на мою цену вам никакого наследства не хватит. Мне ваше предложение нисколько не интересно — ни конечностей мне ваших не надо, ни селезенки! Нет, ты слышал?!
— Селезенки… Проклятый греческий, зачем только я его тогда учил!.. Друг мой, не будьте столь любезны подать мне вон тот греческий словарь?
Толстенный фолиант, невесть зачем появившийся в книжном собрании деревенской усадьбы, покоился на самой верхней полке под потолком. Пока баронет до него добирался, Винченце при помощи ножа для фруктов раскрыл рамку с бабочкой, осторожно вытащил из засушенного насекомого булавки. И дотронулся до бабочки все той же, еще влажной крышечкой флакона. От крошечной капельки по тельцу, лапкам и крылышкам волной разлилась жизнь — сухие члены расправились, наполнились объемом, на крылья возвратились цвета, восстановилась яркость, заиграл перламутровый блеск… Бабочка подняла крылья, взмахнула — и сорвалась с пыльной картонки прочь, к занавескам, парусами надувающимся меж распахнутых ставень окна.
Артур вернулся со словарем, натужно грохнул его на стол:
— Нет, ну надо же! Меня — дураком!.. Мало обозвали, так еще и выставить хотели, представляешь? Как вдруг все заорали, точно кошки ошпаренные: ой, чудище огнеглазое! Ой, чудище! И разбежались кто куда.
— Угу, — в который раз промычал Винченце.
— Да ты слышал ли? — воскликнул Артур и выхватил у того из-под носа пузырек.
Винченце только прицелился в узкое горлышко кончиком заточенного гусиного пера. Он так и оцепенел с поднятой рукой и побелевшими от ярости глазами.
— Я ее люблю, а она — вот! — сказал баронет. — И что мне теперь делать?
Винченце, выдохнув, медленно поднялся из-за стола и забрал из рук беспечного приятеля драгоценный флакон. Плотно завинтил крышечку и спрятал в карман за пазуху, у сердца.
— Ты это называешь любовью? — переспросил он, и Артур поежился от этого холодного голоса. — Ты что, правда собираешься жениться на этой ундине, кем бы она ни оказалась на самом деле? Ты хочешь прожить с ней всю жизнь, пройти весь путь рука в руке до самого гроба? Ты готов принять ее со всеми капризами, полюбить все недостатки? Вряд ли. Ты похож на ребенка, которому отказались дать понравившуюся игрушку.
Он вышел. Артур крикнул вдогонку закрывшейся двери:
— Теперь и ты меня будешь воспитывать? Вот вам шиш! Поздно, я уже взрослый! — и схватив из вазочки со стола яблоко, запустил им в крупную желтую бабочку, которая присела на голову Ньютону, чей гипсовый бюстик примостился на подоконнике среди цветочных горшков. Яблоко сочно хрустнуло о твердокаменный лоб, а бабочка, вспорхнув, вылетела в сад.