Вскочили на коней, ринулись в самую чащу. Курт и Тихон перехитрили-таки народ, - огородами во весь дух пустили коней, сбивали ботву, ломали подсолнечники, топтали капусту, нагайками секли людей, с гиком, улюлюканьем гнали на работу. Больше всех старался Тихон, верно, хотел отличиться перед немцем... Визг, крики разнеслись по низине, из кустарника выбегали женщины, прятались по погребам, иные спешно, дрожа и задыхаясь, собирались в поле.
Завидев на огороде Теклю, Тихон на радостях перепоясал нагайкой молодицу, издал дикий вопль, размахнувшись, полоснул еще раз с оттяжкой, гогоча от удовольствия. У Текли от боли дыхание перехватило... Вволю поглумился, поиздевался, сорвал сердце, знай, как у нас уважают активисток разных, медалисток. Оставил памятку ненавистной бабе - вишь, славы захотела, в почете была, старалась, чтобы развивались, цвели колхозы, а порядочных людей со свету сживала.
- Вот я тебе сейчас цветов налеплю! - шалея от ярости, кричал Тихон и, погнавшись за женщиной, чуть не затоптав ее конем, еще раз полоснул нагайкой ускользающую от побоев фигурку.
Услышав крики людей, выскочила из хаты Санька. Отрадное зрелище Курт на огородах охаживал плеткой девчат, а те кидались врассыпную, только пятки сверкали. Настиг, стегает Галю Черноморец... А Тихон на коне гонится за Теклей, хлещет ее нагайкой. Саньку смех разбирает! Умора! Стала на бугре, уперла руки в боки: "Так, так ее, хорошенько!" Разжигала Тихона, чтобы покрепче стегал активистку прославленную. Поперек горла стала, въелась в печенки. Медалистка! Санька даже задохнулась от распиравшего ее злорадства, чуть рубашка на груди не лопнула. В поту, красная от натуги, долго еще кричала вслед: "Покажи ей дорогу на Москву!"
Загнав Теклю в густой терновник, куда коню не пролезть, Тихон отстал от нее, погнался за другими.
Санька еще долго вертела головой по сторонам, высматривала, где в кустах мелькали платки, прислушивалась, не долетят ли милые ее сердцу отчаянные крики. Девчата не скрывали, что ненавидят Саньку, честили ее последними словами, и потому расправа над ними пришлась Селивоновой дочке по душе. Взобравшись на погреб, кричала на все село:
- Что? Доигрались? Не терпите немецкого духу? Подождите, еще не то будет!
За свою милку Курт разве так отомстит!
Измученные, загнанные девчата, на радость Саньке, дурнеют, сохнут, вянут с каждым днем. Обносились, заплата на заплате, грязные, сгорели на солнце до черноты, в прошлом известные красавицы, совсем извелись, в струпьях, кожа да кости, пожелтели, поблекли - и не узнать. Не на одной сотлела рубашка с тоски да заботы. Лишь Санька цвела всем на зависть. Может, скажете, она с лица спала? Еще роскошнее стала, пополнела. Разве ее погонят на работу? Копать землю? Офицеры за нею волочатся, шоколадом угощают, всем она мила, весела, приветлива, певунья, сам комендант Шумахер заглядывается на нее. Не каждому такое счастье выпадет. Что ей теперь Родион? Он теперь на побегушках у коменданта. И Тихон не лучше. Подлаживается к Курту, выслуживается, спину перед ним гнет.