Старостиха немного успокоилась после этих слов. Дождаться не могла, когда наконец эта Текля на виселице будет качаться, чего тянуть, докуда она будет позорить нас?
Каждый прожитый Теклей день терзает Санькину душу. Она вся дрожала от злости, слыша о Текле, и вне себя завизжала:
- Хочу, чтобы Текля на морозе босыми ногами месила глину!
19
Чуть только созреет пшеница, мышь стебелек наклонит, отгрызет колос, сложит кучкой колосок к колоску, землей закидает - заготовляет корм на зиму. Голодные харьковчане с узелком за плечами бредут по осенним, раскисшим дорогам, холодные ветры насквозь продувают плохонькую одежонку, секут дожди; обессилев, понуро стоят посреди поля, под открытым небом, беспомощные, обреченные... Слоняются по окрестным селам, выменивают вещи на горсть зерна. Иные бродят по стерне, разгребают окоченевшими пальцами кучки земли, пока снегом не замело, выкапывают мышиные захоронки. Кому первому пришло это на ум, трудно сказать, голод научит. Рвали стручки акации, зерна перетирали на муку, мешали с мукой из липовых листьев, которая вяжет, пекли лепешки. Хорошо, если был рыбий жир, а если не было, сковороду натирали парафином. Ну а если попадались каштаны, так это уже роскошь...
В Буймир забрели две молодички, в грязи по пояс, усталые, переминались с ноги на ногу, не зная, куда бы ткнуться с убогим скарбом своим, в какие двери постучаться, в какую душу. На ту пору Перфил подвернулся, окинул опытным глазом прохожих - что с таких возьмешь? - и хмуро потащился дальше, не ответив на приветствие, нагнал страху на молодичек, боязливо покосившихся на его красный затылок... Пусть спасибо скажут, что не поволок к старосте. Правда, указание было не давать посторонним людям приюта - пока только мужчинам.
В те дни столько горя ветры гнали по дорогам, что кое-кто просто отворачивался от печального зрелища. О смерти говорили как о самой обыденной вещи - мертвецы, что шпалы, валялись на дорогах. Да и то сказать, у каждого над головой висела угроза. Гитлеровцы вешали харьковчан на балконах, на деревьях и все же не могли сломить дух непокорства, объявший город. Весть о том разлетелась далеко вокруг, да ведь и в селах было не менее тревожно.
Текля, встретив измученных молодичек, повела их к себе в хату, нагрела чугун воды, и путницы, улыбаясь сквозь слезы, смывали усталость с разбитых ног...
Мавра, боясь коснуться душевной раны - по себе знает, как это больно, - ни о чем не расспрашивала женщин, лишь заменила истлевшие рубашки их своими, хорошо, что дочка запаслась. Молодички нерешительно натягивали их, не зная, чем отдарить хозяев.