Я умоляла, чтобы меня записали на французский, который в гражданской школе можно было изучать дополнительно. Требовательность очень полезна при прохождении любого учебного курса. Но назначение на должность учительницы французского языка бедной госпожи Будаи объяснялось, вероятно, только тем, что ее звали Кларисса[2]. Наша директорша, наверное, думала, что человек с таким именем обязательно должен знать по-французски. Амбиции было достаточно и у меня, и у преподавательницы… Никогда не забуду, как через месяц она назначила меня дежурной и я – после долгого копания в словаре и только из благодарности педагогу – написала на доске: «La toute classe est bienne» («В классе все в порядке» – непр. франц.).
В университете с физикой я была не в ладах, а с химией дело шло хорошо. Особенно любила, да и сейчас люблю, органическую химию. Между тем я хорошо усвоила и латинскую грамматику.
Грамматика – это система. Кто душою и сердцем усвоил грамматику какого-либо языка, кто прошел выучку грамматики, тот подготовлен к систематизированию во всех областях систематизируемых знаний. Последнее относится, например, и к органической химии. Научившись склонению и спряжению на примерах основных фраз, по столбовому тракту логики мы сможем добраться и до самых отдаленных границ в органической химии. Нетрудно будет усвоить, что для получения все новых и новых веществ следует только всякий раз замещать другими радикалами водородные атомы двух основных органических соединений – метана и бензола.
…Приблизились выпускные экзамены, и я должна была уже получать диплом, с которым, я знала, делать мне будет нечего. В начале тридцатых годов, как известно, в капиталистическом мире разразился экономический кризис.
Нынешняя молодежь, кончающая университеты, возможно, с трудом представляет себе, как мучительно тяжко было в те времена найти себе место не только обладателям аттестата зрелости, но и специалистам с вузовским дипломом.
И я выбрала себе другую профессию: решила, что буду жить преподаванием языков. Только вот каких языков? Латынь я знала не ахти как здорово, учителей французского языка в городе было предостаточно – больше, чем желающих его изучать. Прочный заработок мог обеспечить только английский. Но здесь имелась другая проблема: его мне надо было прежде выучить…
Способ изучения языка, которым я с тех пор пользуюсь и которому хотела бы посвятить нижеследующие главы, я разработала для себя под руководством двух моих тогдашних наставников – нужды и жажды знаний.
Годится ли этот способ для других? Попытаюсь дать в дальнейшем ответ и на этот вопрос. Здесь же я хочу только подчеркнуть, что если бы кто-нибудь с таким же терпением и любознательностью корпел над книгами, как я весной 1933 года на ободранном диване в углу снятой комнаты – своей квартиры у меня не было, – тот достиг бы аналогичных результатов. Первой книгой для учебного чтения был один из романов Голсуорси. Через неделю я стала догадываться, о чем там идет речь, через месяц я понимала; а через два месяца уже наслаждалась текстом. Чтобы дать своим будущим ученикам знания более твердые, на всякий случай я пропахала модный в те времена учебник «Fifty lessons» («50 уроков»). Не чувствую угрызений совести и сейчас, по прошествии долгого времени, что дерзнула преподавать язык по принципу «docendo discimus» («обучая, учимся сами» –