Милдред и Вальбурга отсутствуют, им надо срочно реорганизовать госпиталь в аббатстве Инском, а то аббат там хворый и древний. Александра уже видит внутренним оком себя на верхней палубе корабля от Дувра до Остенде, уже проезжает Сен-Готард, долог путь в Рим по географической карте,— и сидит за столом в изящной позе, отвечает как бог на душу пошлет римскому кардиналу: о, дивная аббатиса Круская!
«Ваше глубокочтимое Высокопреосвященство!
Ваше Высокопреосвященство удостоили меня приглашения предстать перед Конгрегационной комиссией по расследованию дела о серебряном наперстке сестры Фелицаты и прочего касательно все того же наперстка...»
Она дала указания, как отобрать и разобрать нужные записи. Перед повечерием она собрала монахинь:
— Сотрите стихи, мною произнесенные. Они мое личное достояние и публике не предназначены. Напишите: «Стихи стерты». И вообще прилежно сотрите все пустяки и озаглавьте выборку «Аббатиса Круская».
На том и конец нашим общим восторгам. Бдите и не теряйте из виду. Она отплывает в чудный, заранее назначенный день, и воды расстилаются перед нею, а она стоит на верхней палубе стройная, как белая пароходная труба, и восхищается морем, которое бьется о берега и колышет тяжкое переливчатое жито, несеяное, несжатое и непреходящее.