- Много было тогда надежд в первые дни, недели, месяцы войны у населения западных областей, надежд на новое, на перемену, надежд самых разных и мечты самой разной.
- Знаете, о чём я мечтаю, - сказал старичок Салтыков, после того, как его жена комически изобразила Фаню Абрамовну, - знаете, о чём? Я открываю местную русскую газету и в ней типографским способом набрано слово - "жид". Не "бундовец", не "сионист" - "жид". Последний раз более чем двадцать лет назад такое удовольствие видел.
Он вдруг схватил откуда-то, из-за книжной полки балалайку, уселся на стул и с умилённым лицом, склонив голову к плечу, заиграл: "Светит месяц, светит ясный..."
- Светит полная луна, - весело подхватила Марья Николаевна, - Марья, Дарья, Васелина танцевать пришли сюда, - и она молодо топнула ногой.
- Я, знаете, - продолжая игру, сказал старичок Салтыков, - когда был студентом киевского университета Святого Владимира, то ночами ради заработка в ресторане играл, в струнном ансамбле. Счастливое, молодое было время. Теперь нам с вами, Саша, русским людям, русскому народу предстоит с помощью Европы связать прерванную иудо-большевизмом связь времён. Абсолютно по Шекспиру. В двадцать первом году я пытался уехать в Европу, уехать заграницу и вот теперь Европа едет к нам на германских танках.
Он ещё долго говорил в этом роде, перескакивая с темы на тему, но все его темы были радостные и касались возрождения России. Потом спохватился, глянул на карманные часы-луковицу и погнал меня к Биску.
- Без своего сочинения не возвращайтесь, - крикнул он мне вслед.
К Биску, однако, меня не впустили. Его домработница, старуха-украинка, сказала мне, не отпирая дверь, что хозяина нет дома. Я объяснил, зачем пришёл, но она не отперла, предложив прийти завтра утром. А утром объявила мне, также не отпирая, что хозяин "эвакуировался".
- Как эвакуировался? - не понял я.
- Уехал.
- Куда?
- Не знаю.
- И давно уехал?
- Часа три, как на вокзал ушёл.
В полной безнадёжности, чуть не плача, я побежал на вокзал через весь разорённый город, ругая Биска примерно теми же словами, которые употреблял в его адрес старичок Салтыков. Вокзал был переполнен людьми, но билетные кассы не работали. Однако, здание вокзала, несмотря на бомбёжку было цело. Немцы разбомбили его лишь в сорок четвёртом году, когда были выбиты из города и бомбёжками пытались остановить советское наступление. Я побегал по вокзалу, потом выбежал на перрон и, не зная почему, соскочив с перрона, побежал по путям. Может я неосознанно пытался догнать поезд, увезший Биска с моей пьесой в Ташкент или иной глубокий тыл. Мне почему-то казалось что Биск прихватил мою пьесу с собой, как ценность. Ибо под влиянием старичка Салтыкова я опять стал относиться к своей пьесе как к ценности. На путях стояло несколько военных эшелонов и санитарный поезд, но меня не остановили, не задержали, ибо вокруг бегало много людей с чемоданами, с узлами, пытаясь уехать. Плакали дети, слышалась ругань, поэтому странно, что в этом хаосе Биск сам меня заметил и странно, что среди криков я его услышал.