Висевший рядом Эйнштейн показывал мне язык, а на другой стене пестрели киноплакаты, с ними соседствовала фотография какой-то киносцены, которая мне ни о чем не говорила. Я подошел ближе, чтобы рассмотреть ее как следует.
— Мадонна, — пояснил он, не поднимая головы от клавиатуры.
— Мадонна?
Он повернулся ко мне. Костлявое лицо с резкими чертами и глубокими поперечными морщинами на лбу, маленькие усики, своевольный подбородок и густая шевелюра с пробивающейся сединой. Сверкнув очками в изысканно уродливой оправе, он окинул меня веселым взглядом. Может, опять вошли в моду те жуткие очки, которые в пятидесятые годы выписывали врачи больничной кассы? На нем были джинсы и темно-синий пуловер, надетый на голое тело.
— Могу загрузить вам ее на монитор из моей фильмотеки, если хотите. — Он жестом подозвал меня к себе, набрал несколько команд, и на мониторе мгновенно появилось изображение. — А вам знакомо это ощущение, когда никак не можешь вспомнить мелодию? Проблема любителей хитов и кинофанатов. Я эту проблему тоже решил с помощью моей базы данных. Хотите услышать музыку из вашего любимого фильма?
— «Барри Линдон», — сказал я, и через несколько секунд раздалось начало сарабанды Генделя, хоть и писклявым тоном, но вполне узнаваемое: бам, бам, бабам, бам…
— Здорово! — похвалил я.
— Ну так что вас привело к нам, господин Зельк? Как видите, я сейчас занят, и времени, честно говоря, в обрез. Вы говорили, вас интересуют данные о выбросах?
— Совершенно верно. В связи с готовящимся материалом о них в нашем отделе информатики.
В комнату вошел его коллега.
— Послушай, ты опять развлекаешься со своими базами данных? А синхронизацией регистрационных данных для церквей должен заниматься я один? Знаешь, что я тебе скажу? Это в высшей степени неколлегиально с твоей стороны!
— Разрешите представить — мой коллега Гремлих. Йорг, это — господин Зельк из отдела информатики. Он собирается писать о моральном климате в РВЦ. Давай ворчи дальше, это как раз будет живая иллюстрация к теме.
— Ну, Петер, ну ты даешь!.. — Гремлих возмущенно надул щеки.
На мой взгляд, им было лет по тридцать пять, но Мишке производил впечатление зрелого двадцатипятилетнего юноши, а Гремлих — хорошо сохранившегося пятидесятилетнего ворчуна. Костюм «сафари» и длинные редеющие волосы еще больше подчеркивали его угрюмость. Это лишний раз подтвердило правильность моей привычки коротко стричь уже далеко не самые пышные волосы. И я лишний раз спросил себя, изменится ли еще количество и качество моих волос, или процесс их выпадения уже закончился, как, скажем, способность деторождения у женщин в постклимактерическом возрасте.