— И все? — спросила Зои.
— И все. Тридцать баксов.
— Нет, ты правда это сделала?
— Единственный способ добыть деньги.
— И не боялась?
— Я ж тебе сказала, Зои, боялась.
— Я не про то — его?
— Нет. Там и бояться-то было нечего, увидела бы его — сама бы поняла.
Зои отпила кофе, взглянула сквозь запотевшее окно на Уэйверли-плейс. По улице шел толстяк с ликующего вида желтой собакой, обряженной им в белую блузку и клетчатую юбочку. Существовал новый мир, в котором не было правил, и мир старый, в котором их было слишком много. А она не знала, как жить в том или в другом. Духом-покровителем старого была ее мать. Гордая и обиженная, предупредившая Зои: никогда не позволяй мальчику заболтать себя до того, что ты потеряешь власть над собой. Им нужно только одно — разрушить все, что ты ценишь.
А духом-покровителем нового мира был Кассандра. Он верил в секс, но верил и в безопасность. И предостерегал девушек: не ходите с мужчинами, которые втайне поклоняются злу.
И Зои сказала Транкас:
— Не знаю, стоит ли тебе заниматься этим.
Лицо Транкас по-прежнему светилось упоением и гневом. Ее было уже не вернуть.
— Тридцать долларов, Зои, — ответила она. — За, типа, двадцать минут работы. Еще девять мужиков — и я поимею тот «харлей».
— Так ведь это же проституция.
— Друг. А официантки с секретаршами — не проститутки, по-твоему? Просто им платят поменьше.
Зои смотрела на Транкас и пыталась понять одно: вырвалась ли она на свободу или вступила на путь долгого самоубийства? И как наверное понять, в чем состоит разница между освобождением и самоубийством?
— Если ты собираешься продолжать, будь поосторожнее, — сказала Зои.
— Конечно, — ответила Транкас, и Зои вдруг увидела ее мертвой. Увидела голубовато-белую кожу и слабую улыбку Транкас, восторжествовавшей над своей матерью и первой вырвавшейся в самое необжитое, самое удаленное место из всех, какие только есть на свете. Одержавшей победу.
В ту ночь Кассандра стоял посреди бара в своем выходном костюме: хаосе изумрудного атласа и светло-зеленого, как листва липы, шифона. Зои, дождавшись, когда Транкас отправится в уборную, торопливо приблизилась к нему. Кассандра, державший в руке бокал с выпивкой, разговаривал с высокой чернокожей женщиной в бархатной накидке и канареечного цвета шляпке.
— Здравствуй, Кассандра, — сказала Зои.
Лицо Кассандры оставалось умным даже под придавившим его слоем пудры, румян, губной помады и туши для ресниц. Косметика и трудноосуществимое, противоречивое в себе самом стремление быть и мужчиной и женщиной сразу, — казалось, они-то и вели его по жизни, и временами он выглядел как человек, прижавший лицо к стеклу и говорящий раздельно, но слишком громко с кем-то, находящимся по другую сторону этого стекла.