Я открыла глаза, не доверяя своим чувствам. Нет, рука была на месте. И Юлеська тоже прекратил верещать. Нет, он не умер, не растворился в портале, ведущем в Междумирье. Просто я на его месте тоже не посмела бы рот раскрывать для визга. Злющий аль-нданн Баирну держал его за ухо, и это было то еще зрелище, можете мне поверить. Ведь Юлеська выше Верховного на целую голову! Но зато сразу видать, кто из них двоих дурак. И рост не помеха.
Все, решительно подумалось мне словно бы со стороны, как про чужое. Сейчас нам головы оторвут, обоим. Вот прямо сейчас…
Краткий миг, словно падение с неимоверной высоты. Я испуганно зажмурилась, а открыв глаза, обнаружила, что мы, все трое, стоим на берегу озера, а от Храма осталось лишь отражение на поверхности воды, спокойной, несмотря на моросящий мелкий дождик.
Я осторожно потерла руку, по которой получила от Сумрака. Мне показалось, будто к коже в том месте прилипло что-то вроде легкой клейкой паутинки из тех, что летают по воздуху в разгар бабьего лета.
Верховный отпустил Юлеськино ухо, уселся на ближайший валун, закинув ногу на ногу, и жестом велел объясниться. Взгляд у него был… ой. Такого взгляда никому не пожелаю. И еще эта его всегдашняя улыбочка. В последний раз он так улыбался, когда перед ним поставили пойманную Матахри.
Юлеська мялся и сопел, не зная с чего начать и чем закончить.
Аль-нданн Баирну умел убийственно внимать. Ему достаточно было услышать что-либо, чтобы это прозвучало глупо. И Юлеська это прекрасно понимал. Понимал, что его слова, все, сколько он успеет разыскать, прозвучат глупо. Так, что от стыда потом не отмоешься до самой старости… Но и промолчать нельзя было тоже.
— Я… я люблю ее! — выкрикнул он вдруг, кусая губы. — Я ее никому, — он задохнулся, и упрямо продолжил, — никому не отдам! Даже тебе, слышишь?
Я прижала ладони к щекам. Ой, дура-ак… Я еще могла как-то терпеть его глупую ревность, но чтоб Верховному такое высказать… дурак, что тут скажешь, дурак и есть! Ой, что с ним сейчас будет!
Я осторожно поглядела на Верховного. Что он сделает, как мальчишку глупого накажет? Но Баирну больше не улыбался. На мгновение его лицо стало печальным и строгим, и я удивилась, но уже в следующий миг странное это выражение пропало; Верховный стал вновь, как всегда, невозмутимым и спокойным, навроде камня, на котором сидел. Он посмотрел на меня, и я не выдержала, отвела взгляд.
Ну я-то что могу поделать с Юлеськой? Вбил себе в голову эту любовь, а она же ничего, кроме бед, нам обоим не приносит. И вот уже до вершины Храма довело. Сделать бы что-нибудь с этим дуралеем, чтобы он перестал мне надоедать…