«Биддичка, ты не права, мой свет».
А Бидди ей как звезданет по рылу!
Нокаут — вот лучший ирландский ответ.
Эта забава заразней сыпи
— Бабский не бабский — вскипел мордобой.
Выплюни зубы, чокнись и выпей.
Хей! Целым никто не уйдет домой.
А пока они пели припев — орали припев — нет, очень громко, срывая голоса и заходясь от восторга, орали припев! — я чуть-чуть отдохнул.
В Микки швырнули бутылкой — мимо!
Он увернулся — ай молодца!
А виски разбрызгался прямо на Тима,
От вымытых пяток до морды лица.
Труп задрожал, пятернями зарыскал,
Сел во гробу и сделал вдох.
Выдохнул: «Хрен ли хлестаться виски?
И мне не налили — прям будто я сдох!»
[1]И когда они снова орали припев:
— Мордой об стол, кулаком по ребрам,
Кружкою по подоконнику…
Славятся дублинцы нравом добрым
И уваженьем к покойникам!
Я делал так: «Уа! Уа-уа! Уауауау-а!»
— Эх, хороша песня, — сказал Петрович, поводя плечами. — И эх, Арина, забыли мы с тобой сплясать! Ну да еще не поздно!
— Поздно, поздно, — сказала она. — Угольки уже чуть дышат.
И они побежали в баню.
Мы с Хайямом улеглись на чердаке, на толстых сенных матрацах, девчонки — в большой горнице, а дед с Ириной так, по-моему, и остались в бане, шалуны.
— Костян! — позвал Хайям.
— Ы? — мне так хотелось спать, что язык не работал.
— А вдруг это правда?
— Ну.
— Тогда что получается?., тогда получается, что…
— Дураков, каких мало, — подавляющее большинство, — сказал я.
— Что?
— Десять тысяч тонн. Каждый. Не бывает. Но стоят.
— Ты бредишь?
— Сплю. Брежу. Хожу во сне…
Во сне я действительно куда-то шел. Под ногами светилась трава, а где не было травы, переливались подземным светом прозрачные камни. Я что-то мучительно искал…
Потом мне приснилось кантеле Вяйнямейнена, сделанное им из черепа гигантской щуки, от звуков которого все люди кругом падали на светящуюся землю и засыпали. Только я один мог сопротивляться этому чудовищному зову сна. Слепой череп щуки, черный, лоснящийся, с отчетливыми сколами, трещинами вокруг дырок, куда были вкручены колки, и затейливыми швами между костей, подрисованными не то пылью темной, не то мокрой грязью, череп с оттопыренными жаберными дугами, слегка вывернутыми, словно кто-то буквально секунду назад еще держался за них пальцами и вот — отпустил — этот череп размером с танк висел невысоко над землей, не без изящества поворачиваясь из стороны в сторону, ловя меня раструбом открытого зубастого рта. Зубы и челюсти были украшены мелким неразборчивым двуцветным орнаментом. Струны слегка подрагивали, и было в том нечто непристойное. Я достал гранату, но она песком рассыпалась в руке. Никакое оружие я не мог удержать…