Крум уселся в ногах у бабушки. На тумбочке лежали ее очки и маленький альбом, на обложке которого рукой отца написано по диагонали его имя и фамилия. Буквы немного стерлись — видно, написано это давно, но Крум никогда прежде не видел альбома в доме. Вспомнил: как-то Здравка искала, куда наклеить цветные открытки с видами Ленинграда, на которых отец писал им письма, так она перерыла все альбомы в доме. И старые попадались, с твердыми переплетами, их сам дедушка переплетал. Но этого альбома они со Здравкой не видели.
Что в нем? Фотографии отца?
И почему это бабушке вздумалось рассматривать его среди ночи?
Или это как-то связано с его сном, с мамой и Паскалом, мать которого бабушка, оказывается, давно знает?
Крум знал: давно, еще до его рождения, дедушка передал все документы, связанные с подпольщиками-революционерами, музею революционного движения. Крум не раз собирался сходить в музей с бабушкой или с отцом. Там покажут, какие именно документы переданы музею дедушкой. Крум думал: стоит повнимательнее вглядеться в эти групповые фотографии, расспросить поподробнее, и удастся найти того, пока безымянного молодого человека с пистолетом в руке, в светлом, развевающемся, как крыло птицы, плаще, о котором рассказывала им бабушка. Он не сумел вырваться из стального кольца облавы и предпочел героически умереть. Стоит на земле устремленный ввысь гранитный обелиск, по которому Крум с друзьями, да и те ребята, что каждую осень приходят в первый класс, измеряют свой рост…
Крум протянул руку, хотел взять альбом. Почему не посмотреть снимки, раз альбом у них дома, а на обложке отец написал свое имя? Но бабушка прикрыла альбом рукой.
— Спать, — сказала она тихо. — Иди ложись. Пора спать.
Крум встал. В первый раз бабушка что-то скрывала от него, явно не захотела показать ему. Он не огорчился: значит, не все еще дано ему знать.
— Ложись и ты, бабушка.
Круму хотелось рассказать, что он в первый раз так ясно видел во сне маму, слышал ее голос, она вдруг ожила в его памяти, но молчание бабушки и ее рука, лежавшая на альбоме, не располагали к откровенности. Наверно, у каждого есть свои тайны? И у отца? И у бабушки? И у Паскала? У Яни? У него самого?
Нераскрытой тайной было и имя человека, погибшего у реки.
— Ложись, — повторила бабушка. — Я тоже сейчас засну, вот… — И она дотронулась до выключателя.
— Бабушка, а ты знаешь, что мать Паскала сидела в тюрьме? — вдруг спросил Крум. Он стоял в дверях и сам удивился, что заговорил об этом.
Бабушка кивнула.
— Это плохо и стыдно, да?
Крум ждал подтверждения своих слов и в то же время хотел, чтобы бабушка ему возразила.