– Ну да! – недоверчиво бросает Эльвира, устремляя взгляд в указанном направлении и не видя ни малейшего движения среди желто-красной листвы «индейского лета». – С чего вы это взяли? Ведь вы появились с противоположной стороны леса… |– Дух мой вездесущ, независимо от того, чем я занимаюсь. Так вот и знаю, не зная.
– А вдруг ее там все-таки нет? Онн! – пробует голосовые связки молодая женщина, следуя совету Кантора.
– Не так.
Юноша прикладывает ладони ко рту и без усилия выдыхает:
– Онннн..
Онорина выкатывается из-под сухого корня, как металлический шарик, притянутый магнитом.
– Ты мешаешь мне ловить белочку, Кантор! Что случилось?
– Поди сюда! Я покажу тебе скорпиона, ты сможешь его погладить…
– Только не это! – умоляет Эльвира.
(Вспоминая эти сцены на сон грядущий, Онорина натягивала на голову простыню, чтобы всласть нахохотаться, не привлекая ничьего внимания.)
– Пропала!
Анжелика порывисто вскочила, едва не опрокинув чернильницу.
Сидя за письменным столом, она дописывала письмо сыну, за которое взялась в спокойную минуту.
От спокойствия не осталось и следа, когда ее пронзила нелепая, но страшная мысль: пропала!
С раннего утра поднялся сильный ветер, нагнав облака и затмив солнце.
Предстояло провести день, а то и два за закрытыми створками окон, под крышей, куда не проникает шум разбушевавшейся стихии.
Но что за странную штуку выкинуло ее материнское сердце? Она не сомневалась, что до нее и впрямь донесся снаружи, перекрыв завывания ветра, голосок Онорины:
– Мама, мама!
Позже Анжелика с волнением вспоминала свой слепой порыв, то, как она вихрем пронеслась вниз по ступенькам, не встретив по пути ни души. Сапоги, накидка… Она забыла про перчатки. Двор, калитка в изгороди – она распахнута, а этого не должно быть под вечер, тем более в такой ураган.
Значит, предчувствие не обмануло ее, значит, у нее есть причины беспокоиться за Онорину?..
Она только что была здесь. Нельзя терять ни секунды!
Вперед! Непонятно, откуда берутся силы, как ей удается бежать по снегу навстречу удушающему ветру, способному свалить наземь даже богатыря.
Но вот юбки намокают, она оступается и падает. Ее голые руки замерзли и уже ничего не чувствуют.
«Что я делаю? – спохватывается она. – Онорина никуда не пропадала. С чего ей пропадать?»
Непонятно, что за паника овладела Анжеликой, когда она спокойно сидела за письменным столом? Кто внушил ей это безумие?
Ее охватил страх – не физический, а воображаемый страх. Пока она еще не понимала, что может заблудиться и не найти дороги назад, что, превратившись в сосульку, может свалиться замертво, подобно птице, падающей в мороз с ветки…