А в другой стороне — Белый. Такой же кроха, как Мышкин. Но бельчанам сейчас не до музея. Туда не то, что туристу — командировочный с трудом не доберется. И живет там Леша, Алексей. Худенький, порывистый, с редкой бородкой. Смотрит на тебя — и не видит будто. Весь в себе. Домик — скромнее не придумаешь. «Пряники будете? Чай есть». Чинит Алексей соседским бабушкам заборы — тем и живет. А еще ходит в лес, охотится. Но отчего-то не был похож Алексей на охотника в его привычном представлении, совсем непохож… Асинкрит увидел на столе маленькую тоненькую книжечку. Прочитал название: «Волчье лыко».
— Алексей, вы пишете стихи?
Тот засмущался.
— Пишу. Уже давно. А вот добрые люди помогли издать, — сам бы не смог.
Сидорин, как любил, открыл наугад:
С пышно реющей трубой
Уходил не раз от смерти.
Был бессилен пес любой
За тобой распутать петли.
Молодой красавец лис!
Что ж ты был неосторожен?
Ты ловил мышей и крыс,
А капкан был в снег заложен.
Приближались дни весны,
Время свадеб наступало.
Ночью пасмурной луны
Стал ты в след, и все пропало
На стене твой пышный мех,
А глаза твои, в мерцаньи,
Обрамят последний снег
Золотой, янтарной раны.
Последние четыре строчки просто прошлись Сидорину по сердцу.
— Вы настоящий поэт, Алексей. Пишите и дальше.
— А ради чего еще жить? — серьезно ответил Леша.
— И впрямь, для чего?
— Нет, правда, — загорячился поэт, — про меня иной раз пишут такое… Почитаешь — бирюк бирюком.
— Ну какой же вы бирюк, то бишь волк, Алексей, — улыбнулся Асинкрит.
— Все правильно, я человек. И живу… как дышу. Понимаете?
— Понимаю.
— Нравится мне жить. Лес нравится, зверье. Поэт, мне кажется, должен через себя все пропускать — от птахи последней до… Я тут, — он замолчал, словно раздумывая, говорить или нет, — новую книжку издать хочу. Думаю назвать «Забытый крест».
— Забытый крест? Интересно. — И Сидорин негромко продекламировал:
Ветер, облако, свет,
Крест поправить нет сил,
Нет печали печальней
Забытых могил…
— Здорово. Вы тоже стихи пишите?
— Что вы! Читаю чужие.
— Тоже хорошо. Без стихов — какая жизнь?
— Алексей, — спросил Сидорин, — вы хорошо сказали, что поэт через себя должен все пропустить. У вас в оглавлении написано «Волк». Прочитайте, пожалуйста.
— Хорошо.
Алексей подошел к окну, — как на сцену вышел. Откашлялся: «Волк».
В маленьком домике на улице Социалистической стучали ходики, умывалась, словно ожидая новых гостей, кошка. Асинкрит сидел на стуле, опустив голову и закрыв глаза. Голос Алексея сначала дрожал от волнения, но затем становился все увереннее и увереннее:
Он виноват не больше нас,