— Ну и как все прошло?
— Обещаешь, что не будешь смеяться? Это была победа! Настоящий триумф!
Правду говорят, что дорога ложка к обеду. Если бы Серджио позвонил ему в любой другой день, даже посреди ночи, выдернув его из постели, скажем, в три часа ночи, Брунетти был бы только рад; он с удовольствием выслушал бы рассказ брата о конференции в Риме, о том, как прошел его доклад и как восторженно его приняли. Но сегодня, когда Серджио пустился в рассуждения о рентгеновском облучении и о его последствиях, Брунетти едва слушал его, тупо уставившись на серийные номера моторок, с которых были украдены двигатели. Серджио толковал об изменениях в печени, а Брунетти в уме прикидывал разницу между пятью и пятнадцатью лошадиными силами. Серджио в который раз повторял вопрос, который кто-то задал ему о селезенке, а Брунетти тем временем выяснил, что только одна моторка из четырех была застрахована, и то на половину своей стоимости.
— Гвидо, ты меня слушаешь? — наконец спросил Серджио.
— Да, да, конечно, — встрепенулся Брунетти с притворным энтузиазмом, — это очень, очень интересно.
Серджио опять рассмеялся; его так и подмывало спросить, о чем он только что говорил, но он сдержался и вместо этого поинтересовался:
— Ну, как там Паола, как дети?
— Отлично, отлично, спасибо.
— Как Раффи? Все еще встречается с той девчонкой?
— Да. Мы все от нее просто в восторге.
— Ты и глазом не успеешь моргнуть, как и у Кьяры тоже…
— Что? — спросил Брунетти, не понимая, о чем речь.
— Появится поклонник.
Да уж. Брунетти не знал, что и сказать. Пауза явно затянулась; наконец Серджио спросил:
— Как насчет того, чтобы всей компанией прийти к нам поужинать? Скажем, в пятницу вечером?
Брунетти хотел было согласиться, но вдруг, неожиданно для самого себя, сказал:
— Давай я сначала посоветуюсь с женой, а заодно выясню, нет ли у ребят каких-нибудь планов на этот вечер.
— Гвидо, кто бы мог подумать, что мы до этого дойдем? — спросил Серджио неожиданно посерьезневшим тоном.
— До чего?
— Советоваться с женой, выяснять, нет ли у наших деток планов на вечер. По-моему, мы стареем, Гвидо.
— Да, пожалуй, ты прав. — Не считая Паолы, брат был единственным человеком, которому он осмелился бы задать подобный вопрос: — А ты что, переживаешь?
— По-твоему, это имеет значение — переживаю я или нет? Все равно мы бессильны что-либо изменить. Слушай, а почему такой серьезный тон? Ты чем-то расстроен, да?
— Ты уже читал сегодняшние газеты? — спросил Брунетти вместо объяснения.
— Да, в поезде по дороге домой. Это по поводу Лоренцони?
— Да.
— Тех самых? Твоих?