— У одного из них был маленький охотничий домик в лесу. Там они его и держали, а когда он умер, я приказал им закопать его где-нибудь поблизости. — На какое-то мгновение его сухое лицо смягчилось. — Но я приказал им вырыть неглубокую яму. И похоронить его вместе с кольцом. — Заметив, что Брунетти опешил, граф пояснил: — Чтобы его все-таки нашли. Я старался ради его матери. Рано или поздно она все равно узнала бы. Я не мог допустить, чтобы она пребывала в неведении, постоянно думая о том, жив ее мальчик или уже умер. Она бы этого не перенесла.
— Понятно, — прошептал Брунетти, уставившись на графа, будто загипнотизированный кролик. — А что Маурицио?
Граф склонил голову набок; якобы ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что у него был еще и племянник.
— Маурицио ни о чем не догадывался. Но когда вы снова заварили эту кашу, начали задавать все эти вопросы… он… В общем, тоже заинтересовался Роберто, обстоятельствами его похищения. Он хотел пойти в полицию, рассказать им всю правду. — Граф покачал головой, явно не одобряя такую слабохарактерность. — Но я не хотел, чтобы жена узнала. Если бы он пошел в полицию, то… она узнала бы обо всем, что на самом деле произошло, как погиб наш мальчик.
— И вы не могли этого допустить? — бесстрастно осведомился Брунетти.
— Разумеется, нет. Она и так достаточно настрадалась.
— Понятно.
Граф протянул руку, ту самую, пальцами которой он отмерял размер смертоносных голубых шариков, — радия там, плутония или урана, — шариков, которые убили его сына. Но тут произошло нечто странное; все было так, будто он неуловимым жестом подкрутил какую-то ручку, прибавив яркость на телеэкране, или убрал едва различимые помехи. Детали, на которые большинство не обратило бы никакого внимания. Но именно с этой минуты граф начал лгать. Надо отдать ему должное, он мастерски играл свою роль, сначала вибрирующим от волнения голосом повествуя о страданиях своей жены, потом перейдя к описанию событий того рокового вечера, когда погиб Маурицио. Но Брунетти видел его насквозь: фальшь была настолько заметна, как если бы он вдруг вспрыгнул на стол и начал срывать с себя одежду.
— В ту ночь он пришел ко мне с ружьем и заявил, что раскусил меня. Начал мне угрожать. Грозился убить. — Граф искоса взглянул на Брунетти, наблюдая за его реакцией, но тот и виду не подал, что давно уже догадался о том, что его сиятельство лжет. — …Ворвался ко мне в комнату с ружьем, — продолжал граф, — направил его на меня и заявил, что сию же минуту пойдет в полицию. Я пытался его успокоить, но он ничего не хотел слушать. Потом он подошел ко мне вплотную, поднял ружье и направил его мне в лицо. Ну, я и… Кажется, у меня, что называется, помутилось в голове. Дальше я ничего не помню. Только выстрел.