— Ой, папочка, так говорят только в кино, — простонала Кьяра.
— Ты же знаешь, твой отец не ходит в кино, — заметила Паола.
— Тогда он наверняка прочитал это в какой-нибудь книжке, — не сдавалась Кьяра. Честно признаться, ей уже изрядно наскучила болтовня этих взрослых, — что там с грибами? Еще не готовы?
— Потерпи еще минутку, и я сниму их с огня, — ответила Паола, испытывая явное облегчение оттого, что нетерпеливая дочь, сама того не подозревая, прервала этот неловкий разговор.
— Но учти, придется подождать, пока они не остынут.
— А долго придется ждать?
— Минут десять-пятнадцать.
Брунетти стоял, повернувшись к ним спиной, глядя в окно на крыши домов и на горы, возвышающиеся за северной окраиной города.
— А я могу ненадолго отлучиться, а потом прийти и закончить?
— Разумеется, дорогая.
Он слышал, как Кьяра покинула кухню и торопливо прошла к себе в комнату.
— Почему ты это сказал? — спросила его Паола, как только они остались одни.
— Потому что это правда, — ответил он, не отрывая взгляда от окна.
— Но почему ты сказал это именно сейчас?
— Потому что прежде никогда тебе этого не говорил. — Он отпил вина из своего бокала. Его так и подмывало спросить, верит ли она ему, или, может, ее неприятно задели его слова. Но он ничего не сказал, продолжая прихлебывать вино.
Он не услышал, как Паола подошла к нему. Она обхватила его левой рукой за талию и крепко обняла. Не говоря ни слова, она стояла, прижавшись к мужу и глядя вместе с ним в окно.
— Давненько я не видела такого чистого неба, — призналась она, — вон там Невегаль, как ты думаешь? — спросила она, указывая рукой на ближайшую вершину.
— Это совсем недалеко от Беллуно, верно? — спросил он.
— По-моему, да. А что?
— Боюсь, завтра утром мне придется туда съездить.
— Зачем?
— Там нашли останки Роберто Лоренцони. В двух шагах от Беллуно.
Паола долго молчала, собираясь с мыслями. Наконец она выговорила:
— Бедный мальчик. И его родители. Господи, как это ужасно… — За этим последовала еще одна длинная пауза. — Им уже сообщили?
— Нет. Это должен сделать я. Сегодня вечером. Перед ужином.
— Ох, Гвидо, и почему тебе всегда приходится приносить людям дурные вести?
— Если другие отказываются приносить дурные вести, это должен сделать я.
На какое-то мгновение он испугался, что Паолу обидит его ответ, но она прижалась к нему еще крепче.
— Я их совсем не знаю, но от души им сочувствую. Какое страшное несчастье! — Он почувствовал, как напряглось ее тело при мысли, что это мог быть ее ребенок, ее сын. Их сын. — Как же это жестоко. Как бесчеловечно. Кто это сделал? Как могли они так поступить? Скажи мне, как?