Что ты, милый, запрягаешь Белоногого коня?
Коли высватал другую,
Прокати сперва меня…
Кто-то обхватил ей ладонями голову и зажал глаза.
Ай! Кто это? — рванулась Лиза.
Тихо! Дура! Чего испугалась?
Голос, жесткий и требовательный, показался совсем незнакомым, — страшно стало ей.
Ай! Помо-гите! — отчаянно и что есть силы закричала она.
Ты так?
И в тот же миг тяжелый кулак опустился Лизе на голову. Потемнело в глазах… Сосны враз сомкнулись вершинами, скрыли ясное солнце…
Стряхнула с себя тягостное оцепенение она глубокой ночью. Тихонько побрела, спотыкаясь о бурелом. К рассвету дошла до покоса. В нерешительности постояла у входа, а потом вползла в балаган и разбудила мать. Хотелось услышать слова утешения — мать поможет. Та проснулась, досадливо заворчала:
Вернулась? Чего тебе? Не зорится еще?
Мама, выйди на время. Мне надо сказать…
Еще новое дело надумала! Здесь говори. Я спать хочу. Бродит до света, а тут работа стоит.
Выйди, мама, прошу тебя!
В голосе дочери мать почувствовала что-то неладное. Позевывая от предутренного холодка, вылезла из балагана. Лиза искала слов и не могла найти. Мать взглянула на нее: изодранное платье, бледное, замученное лицо… Мать поняла. Хрипло спросила:
Господи!.. Да что же это такое? Кто тебя?
Силой взял, мама… В лесу…
Кто?
Не знаю. Подкрался… Ударил… Лучше бы сразу смерть. Мама, научи, что делать теперь. Убить себя?
Бог с тобой, Лизанька, разве можно душу свою губить? Вины твоей нет. Расскажи мне все… все,, без утайки.
И Лиза ей рассказала.
Мать слушала молча, а заскорузлые дрожащие пальцы се все гладили, гладили Лизины плечи, и теплые слезы капали на склоненную голову дочери.
Просыпаясь, заворочался отец в балагане. Женщины притихли.
Весь день, ничего не подозревая, отец подсмеивался над пасмурным видом дочери:
Говорил: «Лизутка, не ходи в село». Вот и пришла скучная. Али о милом загрустила? Рано бы тебе еще думать.
Лиза вспыхнула. Кровь бросилась в лицо, выступили слезы, но промолчала, ничего не ответила. За обедом Лиза тоже не сказала ни слова. Потупив глаза сидела она возле общей чашки; кусок не шел ей в горло.
Вечером мать позвала:
Ильча, поди-ка сюда, ручка на косьевище ослабла, а развязать постегонку никак не могу, — сама украдкой махнула рукой Лизе: уходи в балаган, дескать.
Поздно кончился их разговор. На чем они порешили, Лиза не знала. Только, лежа до утра без сна, с открытыми глазами, слышала, как ворочался и вздыхал отец.
За шестнадцать дней, до самого конца покоса, отец не сказал Лизе нп слова, как будто бы ее и не было вовсе. Мать не смела ее утешить.