На верхней ступени я в изумлении замерла увидев Аллегру. Она затягивалась сигаретой, выдыхала дым в замочную скважину маминого кабинета и угрожающе орала:
– Бери спицы, мама! И садись за вязание! Мне нужны кошка и пара единорогов! Срочно, слышишь? У кошки пусть будет две головы. Или сделай ей какие-нибудь уродливые уши!
– Аллегра! – закричала я. – Кто присматривает за ребенком?
– Мелисса! – Сквозь массивную дубовую дверь голос мамы звучал еще жалобнее. – Скажи, пусть она меня выпустит! Ребенок же сейчас задохнется! Нельзя бросать его одного!
– А Эмери где? – пробормотал Джонатан.
На его вопрос никто не отреагировал, хотя ответ нам троим был прекрасно известен.
Аллегру детский плач, казалось, лишь вдохновляет.
– Бьет по нервам, правда же? – прокричала она, глядя на дверь. – Ммм. У тебя, наверное, подскочило давление! Скорее же берись за спицы!
– Выпусти ее! – заревела я.
– Когда, наконец, прекратится этот безумный гвалт? – прогремело откуда-то снизу. – Ремонтники и те шумели меньше! А у меня через час интервью с «Вейтроуз фуд»!
Я повернула голову. По лестнице поднимался папа с намерением присоединиться ко всеобщему «веселью». Его кабинет находился в задней части дома, очень далеко от прочих комнат,– так всем было удобнее.
На Аллегру он взглянул так, будто видел ее впервые в жизни.
– Какого черта ты здесь делаешь, Аллегра? – рявкнул он. – Я думал, ты в Хэме, цапаешься со своим аферистом!
– Я отвезла в галерею новых маминых животных,– сказала моя сестра, не отпуская медную дверную ручку. – Но Иванка говорит, что они слишком правильные. Чересчур нормальные. Совсем не похожие на уродцев, которых мама вязала полгода назад. Тех расхватывали, только дым столбом! – Она для пущей убедительности постучала по дверной ручке костяшками пальцев. – Тогда она была подавлена, пыталась бросить курить и вообще чувствовала себя гораздо хуже. А теперь успокоилась и стала совершенно бесполезной.
– Так значит, ты хочешь, чтобы она снова страдала? – выпалила я.
– Искусство – жестокий любовник,– ответила Аллегра, сощурившись. – А мне причитается двадцать процентов комиссионных
– Может, кто-нибудь пойдет к ребенку? – учтиво предложил Джонатан. – По-моему, бедняге очень… гм… несладко.
Опять затрезвонил звонок, а младенец завопил еще громче. Мне показалось, у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки.
– Джонатан, будь так любезен, иди вниз и поставь чайник – попьем чаю,– сказала я, беря бразды правления в свои руки, ибо создавалось впечатление, что мои родственники совсем одурели от шума. Неудивительно. От столь мощного напора звуков с ума сойти – как дважды два. – Аллегра, сию секунду выпусти маму!